Николай Кузанский - Сочинения в 2-х томах. Том 2

Как велико изобилие Твоей сладости, которую Ты хранишь для боящихся Тебя! В тебе сокровище неисчерпаемой, возвышающей радости; ведь вкушать твою сладость значит на деле, осязаемо познавать блаженство всего желанного в его источнике, значит прикасаться к основанию всего, чего только можно хотеть, постигая твою премудрость. И видеть абсолютное основание, основание всего, есть то же самое, что вкушать Тебя всем существом, потому что Ты сама сладость бытия, жизни и ума.

Что такое Твое видение, Господи, когда Ты смотришь на меня любящим взором, как не видение Тебя мною? Глядя на меня, Ты, Бог сокрытый, даешь мне видеть Тебя. Человек может Тебя видеть лишь настолько, насколько Ты дашь ему Тебя видеть, и видение Тебя есть не что иное, как видение тобой видящего Тебя. На этом Твоем образе я вижу, как готов Ты, Господи, показать свое лицо всем ищущим Тебя: никогда не закрываешь глаз, никогда не отворачиваешься, и, хоть я отворачиваюсь от Тебя, когда полностью поглощен чем-то другим, Ты все равно не меняешься в своем взоре. Если Ты не смотришь на меня очами благодати, причина тому я сам, потому что сам проложил между нами разделение, отвернувшись от Тебя и обратившись к чему-то другому, что тебе предпочел. Но даже и здесь Ты ничуть не отвращаешься от меня; Твое милосердие следует за мной, ожидая, не захочу ли я когда-нибудь снова обратиться к тебе и снова вместить твою благодать: если Ты на меня не смотришь, это потому, что я не смотрю на Тебя, но отвергаю Тебя и пренебрегаю тобой.

О бесконечная милость, как несчастен всякий грешник, оставляющий Тебя, источник жизни, и ищущий Тебя не в тебе, а в том, что само по себе ничто и осталось бы ничем, если бы Ты не вызвал его из ничто! Как безнадежен тот, кто ищет Тебя, — ведь Ты и есть всякое благо, — но я своем искании отступает от Тебя и отворачивает глаза! В самом деле, всякий ищущий ищет только благо, и всякий, кто ищет благо, но отступает от Тебя, отступает от того, что ищет. Всякий грешник блуждает вдали от Тебя. Но стоит ему обратиться к тебе, Ты без промедления предстаешь ему, и он еще не взглянет на Тебя, как Ты уже с отцовской любовью устремляешь на него очи Твоего милосердия. И Твое милосердие есть не что иное, как Твое видение. Поэтому милосердие Твое следует за каждым человеком всю его жизнь, куда бы он ни пошел, как взор твой никого не оставляет; пока человек жив, Ты не перестанешь следовать за ним и мягким внутренним советом побуждать его, чтобы он оставил свои блуждания и обратился к тебе для счастливой жизни.

Ты, Господи, спутник в моих странствиях; куда я ни направлюсь, твой взор неотрывно следует за мной. Но ведь Твое видение есть Твое движение. Значит, Ты движешься вместе со мной и никогда не перестаешь двигаться, пока движусь я. Если я недвижим, и Ты со мной, если поднимаюсь, Ты поднимаешься, если нисхожу, Ты нисходишь. Куда я ни обращусь, Ты при мне, и во время скорби Ты не оставляешь меня. Когда бы я ни призвал Тебя, Ты рядом, потому что мой зов есть мое обращение к тебе; Ты не можешь покинуть того, кто обращается к тебе, да и никто не может к тебе обратиться без того, чтобы Ты еще раньше уже не был рядом: Ты со мной еще раньше, чем я к тебе обращусь; ведь не будь Ты рядом и не напоминай мне о себе, как бы я мог обратиться к тебе, неведомому, раз я совершенно ничего сам о тебе знать не могу?

Ты мой всевидящий Бог, но Твое видение есть действие; значит, Ты же все и делаешь! Так что не нам, Господи, не нам, но Твоему великому имени, Θεός, я пою вечную славу; все, что у меня есть, даешь Ты, да и удержать данное тобой я не смог бы, если бы Ты сам меня не хранил. Ты подаешь мне все; Ты Господь могучий и милостивый, потому что все даришь; Ты служитель, потому что все предлагаешь; Ты попечитель, Ты заботливый хранитель и защитник. И все это Ты делаешь одним своим простейшим взглядом, вовеки благословенный.

Когда я, Боже мой, подолгу вглядываюсь в твой лик, мне кажется, что и Ты начинаешь пристальнее устремлять на меня острие Твоего взора. И под действием Твоего взгляда во мне складывается убеждение, что этот образ Твоего лица потому изображен здесь таким вот чувственным образом, что нельзя нарисовать лицо без красок, а красок нет без количественности; но не телесными глазами, глядящими на твою икону, а духовными и умными я вижу невидимую истину Твоего лица, присутствующую здесь в ограниченном смутном знаке. Это Твое истинное лицо свободно от любых ограничений, оно не такое-то по количеству и по качеству, оно вне времени и пространства: оно — абсолютная форма, лицо всех лиц. Но стоит мне задуматься о том, что Твое лицо есть истина и точнейшая мера всех лиц, как изумление охватывает меня. В самом деле, Твое лицо, в котором истина всех лиц, не количественно; значит, оно не больше и не меньше любого лица, но и не подобно никакому лицу, потому что не количественно, а абсолютно и всепревознесено! В нем истина, которая есть равенство, отрешенное от всякого количества. Так я начинаю понимать, что твой лик, Господи, предшествует любому и каждому лицу как прообраз и истина всех лиц, и все лица — изображения Твоего неопределимого и неприобщимого лица, так что всякое лицо, способное вглядеться в Твое лицо, ничего не видит иного или отличного от себя, потому что видит свою истину; а истина прообраза не может быть другой или разной, ведь инаковость и различие привходят в изображение только потому, что оно не есть сам по себе прообраз. Когда я смотрю на нарисованный лик с востока, кажется, что и его взор обращен на восток; когда смотрю с запада — то же самое, и как я ни изменяю положение своего лица, он все равно обращен ко мне. Точно так же и Твое лицо обращено ко всем глядящим па Тебя лицам.

Взор твой есть Твое лицо, Господи, и кто глядит на Тебя с любовью в лице, найдет, что и Твое лицо неизменно обращено к нему с любовью. Чем любовнее будет он стремиться глядеть на Тебя, тем больше найдет любви в Твоем лице. Кто смотрит на Тебя гневно, найдет и Твое лицо таким же. Кто смотрит на Тебя с весельем, и Твое лицо найдет таким же веселым, как лицо глядящего. Как наш телесный глаз, глядя на все через красное стекло, считает красным все, что видит, а если через зеленое, то зеленым, так всякое око ума, замутненное ограниченностью и страстью, судит о тебе сообразно свойствам своей ограниченности и страстной одержимости. Человек может судить только по-человечески. Когда человек приписывает тебе лицо, он поэтому не ищет его вне пределов человеческого вида, потому что его суждение ограничено рамками человеческой природы и не выходит за пределы его конкретного состояния. Так, если бы лев приписал тебе лицо, то считал бы его лицом льва, бык — лицом быка, орел — лицом орла. Как дивно Твое лицо, Господи! Юноша захочет его вообразить — представит юношеским, муж — мужским, старец — старческим. Кто в силах помыслить единый истиннейший и точнейший прообраз всех лиц — так всех, что и каждого, и с таким совершенством каждого, что как бы уже и никакого другого? Придется вырваться за пределы всех мыслимых форм лица и всех образов, а как представить лицо, выйдя за пределы всех лиц, всех подобий любых лиц, всех образов и всех представлений, какие можно составить себе о лицах, за пределы всякого благолепия и всякой красоты каких угодно лиц? До тех пор пока желающий видеть Твое лицо держится каких-то представлений о нем, он далек от Твоего лица: любое представление о лице не достигает Твоего лица, Господи, и любая красота, какую только можно помыслить, меньше красоты Твоего лица. Во всех лицах есть красота, но они не суть сама красота, Твое же лицо, Господи, прекрасно, и это свойство есть вместе и само его бытие: оно — сама абсолютная красота, форма, дающая бытие всякой прекрасной форме. О великолепное лицо, восхищаться которым не устанут все, кому дано его созерцать! Во всех лицах лицо лиц является прикровенно и загадочно, открыто же его не увидеть, пока мы не войдем, поднявшись выше всех лиц, в некое потаенное и заповедное молчание, где ничего не остается от знания и понятия лица. Этот мрак, это облако, этот сумрак, или это незнание, в которые вступает ищущий Твое лицо, вырвавшись за пределы всякого знания и представления, есть предел, ниже которого Твое лицо можно видеть лишь прикровенно. Сам же мрак открывает, что в нем Твое лицо возвышается над всеми покровами.