Александр Богданов - О пролетарской культуре (1904-1924)

А вспомните, как Лермонтов характеризовал ту ближайшую публику, которая окружала Пушкина и его самого, через головы которой они говорили к неизвестному читателю: «Презренные потомки известной подлостью прославленных отцов». Понятно, что о такой публике желательно как можно меньше думать, в процессе творчества ее необходимо вполне забывать, «творить» всецело из себя и для себя; и если поэт чувствует, что его дело шире и выше его маленького «я», то приписывает его «вдохновению», «Музе» – фетишам, под которыми скрывается голос коллектива, его опыт, его стремления, идеалы.

Иное – поэт пролетарский. Он воспринимает свой класс через ближайшую товарищескую среду – своей фабрики, союза, партии; для него это не просто чужие люди и не досадные конкуренты, среди которых надо пробиться, а сотрудники в деле жизни, и так как он поэт, то он чувствует это непосредственнее и сильнее других. Если же этого нет, то он сколько угодно может быть и пролетарием и поэтом, но пролетарским поэтом он не будет. Пролетарский поэт, следовательно, носит в себе свой коллектив, сживается с ним душою, с ним работает в поэтическом творчестве, как во всяком другом труде и борьбе. Стремление быть ясным для него неизбежно; ибо ясность – это доступность коллективу, это элемент коллективизма.

«Монна Лиза» не есть произведение пролетарской поэзии, хотя она и написана пролетарием, хотя в ней есть и картины завода, и прославление рабочего восстания, все что официально полагается. Всего этого мало. Внутренним сотрудником автора, регулятором его работы не был живой образ его коллектива. Этот образ был замещен представлением о тех немногих знатоках-ценителях, которые сами умеют говорить разукрашенными стихотворными ребусами, а среди пролетариев таких нет, да едва ли и будут.

Для кого еще могла быть написана такая глава (девятая)?

Ясно, что тут все дело не в содержании, не в смысле, которого местами, по-видимому, и вовсе нет, – а в стихотворном фокусе аллитерации, с повторением раз 70–80 буквы «ж». Поэт хочет подняться на неизмеримую высоту тех новейших мастеров, которые умеют писать стихи справа налево и слева направо, в форме треугольника и пифагорова чертежа. У рабочего класса иные задачи.

Поэт, конечно, свободен. Хочет ставить себе такие цели – его дело. Но – увы! – он и их не достигает.

В первом же стихе – грубая ошибка против технической грамотности, ребяческий плеоназм «нежно нежится», вроде «масла масляного». Этого не сделали бы означенные «великие мастера». И в дальнейшем наборе слов есть сочетания прямо неудобочитаемые («в цветы ржу труб облечь») или до комизма нескладные («ресницы жаждой влажатся, гляжу на журавлей, как радужно миражатся», «к душе прижму звон» и т. п.). Фокус выполнен плохо. Пожалуй, не лучше, чем известная аллитерация какой-то старой грамматики в упражнениях на букву ять:

Но то, по крайней мере и не называлось поэмой.

Тут – другая важная вещь. Если бы подобные ухищрения и были на что-нибудь нужны пролетарской поэзии, то гнаться за ними, не усвоив еще технической грамотности, во всяком случае неразумно. «Монна Лиза» написана малограмотно: масса элементарных ошибок.

В раньше приведенной главе с первых же строк: фонари дрожали, а от них птицы в асфальтах скользят, и тут же опять – копыта долбили. Прямо раздражающее спутыванье времен, которое портит всякое впечатление; и оно повторяется чуть не на каждом шагу. Или в седьмой главе: «А небо, чем земля печальней, притягивает и манит», и т. под.

Пролетарскому поэту не легко справиться с технической грамотой своего дела, – это его несчастье на первых шагах, оно неизбежно в силу объективных условий классовой жизни. На первых шагах это, впрочем, и не так важно, пока читатель-пролетарий сам еще в зародышевом состоянии. Но затем это непременно надо преодолеть. И при живом общении в работе, – а наши поэты не одиночки, они группируются в студии, в кружки, – преодолеть не так трудно, досадные мелочи, искажающие форму, можно устранять заранее, до напечатания работ. В Европе пролетарские писатели уже давно покончили с привилегией полуграмотности.

Как отнесутся «великие мастера» и близкие к ним критики к произведениям вроде «Монны Лизы»? Надо полагать, весьма снисходительно. Это для них приятное разочарование. Они с тревогой смотрели на идущих в литературу таинственных незнакомцев, у которых есть какая-то новая, чуждая точка зрения, какое-то новое, непривычное содержание. И что же? Оказывается, не так страшно. Приучаются, и выходят совсем милые, скромные ученики-подражатели. Мечтают конкурировать, – но не серьезные же это конкуренты, когда еще и грамотой не вполне овладели, а, увлекаясь тонкостями, может быть, так и не овладеют. Чего же лучше! Надо только поощрять их на этом пути. И, кажется, поощряют. Но торжествовать не придется. Единицы, может быть, и совсем собьются с толку, это не исключено, хотя ничего непоправимого еще нет. Не в единицах дело, хотя бы и талантливых. А для нового, пролетарского художника вообще смешна будет и самая мысль состязаться в утонченностях с ювелирами формы, поставщиками самых лучших бриллиантов из самого лучшего стекла. Конечно, сравняться с ними он никогда не мог бы. Но подняться бесконечно выше их – дело другое, это для него возможно, и это будет.

Итак, простота формы наиболее естественна и нормальна для пролетарского художника, наиболее соответствует его социальной природе на современной ступени развития.

В одной статье о пролетарской поэзии я пытался ближе определить, исходя из условий труда, самый тип этой простоты, и высказался в том смысле, что она, в общем, должна характеризоваться правильностью ритма. На фабрике и заводе господствуют правильные ритмы движения машин, на котором концентрируются трудовое внимание и воля рабочего. Среди этого «стального хаоса, – говорил я, – переплетаются волны разных, но в общем механически точных ритмов; своими бесконечно повторяющимися ударами, они выковывают по своей мере словесные образы рабочего поэта. Впоследствии, когда ему станут более доступны ритмы живой природы, где меньше механической правильности и повторяемости, это однообразие сгладится само собой» [18] «Искусство и рабочий класс», изд. Центр. Пролеткульта, стр. 74. .