Сергей Морозов - Цивилизация, машины, специалисты. Человейник. Инсектоиды

По мере продвижения к машинизации все элементы кроме машинных сначала рассматриваются как подозрительные, а далее — как враждебные, как попавшие в супермашину вредные насекомые. Все нестандартное с точки зрения машины со временем рассматривается как более и более враждебное.

У человека много измерений. Если всё восприятие можно свести к одному измерению, то это — не человеческое. Есть вещи, которые измеряются деньгами. Есть вещи, которые измеряются степенью структурированности. Есть люди одномерные, у которых все измеряется деньгами или производными величинами от денег — комфортом или степенью компенсации. Многомерные люди таких одномерных людей не любят. Потому что это два разных мира — одномерных и многомерных людей, между ними нет понимания.

Одномерную величину каждый видит со своей стороны, и с одной стороны. Власть, деньги, потребление, понты, секс для молодежи. «С одной стороны» означает, что человек из списка выбирает что-то свое одно; а потом все остальное в эту валюту пересчитывает. Например, все пересчитывает сначала в секс, по прошествии лет во власть, а под конец чисто в деньги. Но это потому и есть одномерная величина, что все эти валюты свободно конвертируются друг в друга. А место, где валюты конвертируются — это одномерный мир.

Одномерный выбор — это выбор между 10 руб. и 12 руб. А все прочее многомерное к «руб.» сводится.

Всё существующее в одномерную величину пересчитывается. А что не пересчитывается — то просто исчезает из видимости, или пересчитывается криво — например, любовь как способ не платить за секс; т. е. это способность, равная возможности не платить деньги, и эта способность — развести кого-то на любовь — легко пересчитывается в деньги.

Масса управляема. Для получения нужного действия от массы нужно задать массе необходимое число повторов. Масса действует как машина, по программе повторов. Для обеспечения повторов нужны или деньги, или власть. Посредством массы люди вкладывают деньги и получают власть, или вкладывают власть (используют её ресурс для повторов) и получают деньги. В любом случае посредством массы власть и деньги сливаются в одних руках. Число повторов для массы задается за деньги, в результате получается власть. Примененная к массе власть позволяет получить деньги. Получается так, что масса — это такая машина конвертации деньги-власть-деньги.

Живая нация состоит из множества иерархий; в массе эти иерархии утрачены и остается одна общая иерархия. Все ветви власти и деньги и бизнесы собраны в одних руках — у универсальных управленцев-мандаринов. И даже артисты становятся артистами всех жанров сразу: масса не понимает качества, что делает такое возможным.

Происходит упрощение и стандартизация общества как такового: сначала — никакой религии нет, потом — никакой морали нет, потом — никакой культуры нет, есть только потребление. И разум, который за потребление отвечает. Разум — как центр управления человеком-кишкой. А потом и Бога нет, а потом и человека нет. Только кишка.

Человек особого типа не может чувствовать себя частью современного общества, поскольку оно лишено какой бы то ни было формы, поскольку оно не просто опустилось до уровня чисто материальных экономических и физических ценностей, но даже не желает замечать существование иных уровней.

Одномерность пожирает саму себя за хвост. Зарплаты мужчин и женщин должны быть равны, потому что равноправие, но мужчина всё равно «должен» получать в два раза больше, «иначе он не мужчина». Мир одномерности воюет не с жизнью — её-то он сразу побеждает — он воюет сам с собой — тяжело и очень болезненно, с большими потерями.

Чем больше женщина становится одномерной, тем больше она становится товаром; и чем больше женщина становится товаром, тем больше становится крика в медиапространстве, что женщина не является товаром-объектом. Этот крик происходит от дискомфорта общей системы, от неприятия действительности. Но решения в рамках системы невозможны, её инерция непреодолима.

Иерархии складываются в иерархические системы. На примере иерархии мужчина-женщина можно заметить, что одномерных подход не срабатывает. Потому что это система, это две иерархии: в какой-то выше мужчина, в какой-то — женщина. Для того, чтобы иерархии не конфликтовали, нужно как минимум понимание, что есть две иерархии. Но одномерные люди не могут этого понять — они могут понять только одну иерархию. В результате — война полов и очередные боль и страдания.

Символ — это машинный язык. Есть такая рыба корюшка. Она территориальная, и дерется со всеми рыбами, у который есть яркое красное пятно. И пятно гораздо важнее рыбы. Когда пятно закрашивали — она не дралась. Когда его рисовали на картонке, чисто символически похожей на рыбу — она нападала.

Откуда символы? Чтобы прописывать явления в программах, применяется язык описания через абстракцию, символ. Потому что проще, не нужно держать в сознании весь многомерный-многосложный объект — красное пятно, и достаточно. Поэтому символы в обществе. А поскольку люди тоже становятся программно-управляемыми, от того и символы в людях.

Машинные элементы должны быть функциональны и эффективны. Сами критерии функциональности и эффективности начинаются как объективные показатели, но по мере времени все более и более становятся показателями символьными и формальными.

Что у рыбки, в начале, то и у человека, в конце.

В поздних обществах символам уделяется огромное значение. Эстетика тоталитаризма — это эстетика символа. (От серпа и молота через свастику к доллару.)

Символ есть абстракция по сути. Одномерность имеет вершины и концентрируется в символах.

Символы — язык животных и машин.

Что противопоставляется символу? Ничего, символьность — это степень. Степень может только быть больше или меньше. Символ по возможности пытается слиться с числом, формализоваться машинно через число. А поздний человек массы может на число-символ восхищенно реагировать.

В позднем мире победившая технология вроде мы может обеспечить большинство человеческих потребностей. Вроде бы — на самом деле происходит наоборот. Нищета в наличии как раз при изобилии. Города становятся городами контрастов и т. д.

Материальное исчезает, потому что всё материальное переводится в символы — потому что символы понятнее, унифицированнее, и их проще хранить и обменивать.

Богатства и людей, и стран — во многом символьные. Символьные богатства от нищеты не помогают.

Символически-астрономические суммы хорошо смотрятся на символических счетах. Если их попробовать вытащить в материальный мир, всё это рассыпается. Металлическое золото обладает минимальной степенью символичности; но даже выброс золота обесценивает его ценность на выброшенную сумму.