Эрик Хобсбаум - Марксизм в эпоху II Интернационала. Выпуск 1.

Эта сторона пролетарской общественной сферы, связанная с производством опыта, проявляется на многих примерах, которые мы находим в работах Розы Люксембург. Даже во время войны нет чрезвычайного положения, социальный контекст не уничтожается; напротив, пролетариат должен проводить самостоятельную классовую политику именно в смысле обороны от возможной агрессии, как это делала революционная французская армия, разгромившая объединенные силы Реставрации. Военная машина состоит не только из офицеров, это не монолит; в нее входят и «пролетарии, которых одели в военную форму». Если верно, что пролетариату присущи не только пролетарские черты, то не менее верно, что и слои и группы населения, в которых доминируют буржуазный элемент, буржуазные идеология и формы поведения, могут подпасть под влияние пролетарского движения. Продуктивное знание конкретной социальной тотальности, отказ от изолирующих и исключающих суждений, в которых вещи подгоняются под всеобщие понятия и изымаются таким образом из потока стихийного самостоятельного и особого движения, – вот, например, одна из причин, по которой Роза Люксембург, суровый критик реформистской социал-демократии, в течение долгого времени не могла сделать организационных выводов из своей критики или же не говорила о «революционном использовании национальной ассамблеи», хотя и видела в Советах рабочих и солдат единственную форму, адекватную пролетарской власти.

Роза Люксембург исходит из убеждения, что все отношения, вещи, люди, не охваченные мыслью и волей пролетариата, не остаются неохваченными, а подпадают под влияние противника. Ведь дело в том, что Ноябрьская революция – это революция политическая и городская, означает одновременно, что у противника есть контрреволюционные резервы в области экономики в деревне. Эта альтернатива встает на каждом шагу и в любой момент практической политики. «Для нас сейчас не существует никакой программы-минимум и программы-максимум. Социализм – это единое целое, это тот минимум, который сегодня мы должны стараться реализовать» [41]. Если Роза Люксембург не в состоянии вообразить себе социализм в одной стране, но видит основу, «на которой можно строить здание будущего», только в расширении немецкой революции до масштабов мировой революции пролетариата, то это говорит лишь о ее последовательности.

Структура пролетарского общественного мнения, обращенная к пониманию тотальности сфер социальной жизни, принадлежность к которой ощущает и сама Роза Люксембург и в рамках которой она обосновывает свою теорию, разительно отличается как от принудительного характера позитивистской и идеалистической систем, в которых вещи целиком и иерархически размещены и каталогизированы согласно логико-формальным принципам, так и от концепций мира, в которых со времен Каутского на каждый вопрос готов ответ. Нет почти ни одной марксистской теории, в которой так строго, как у Розы Люксембург, осмысливалась бы связь между фетишизацией и организацией, бюрократической рациональностью и формально-логическим мышлением, классифицировались и потому контролировались бы люди и вещи. Чисто логические формы – это мертвые формы, это формы выражения власти и в последнее время в особенности – власти мертвого труда над трудом живым. Эти формы мышления, даже когда они используются в интересах пролетариата, сами по себе имеют тенденцию приспосабливаться к функциональным нуждам капитала, к его логике. Роза Люксембург видит, что марксистская мысль, если она не хочет превратиться в простое оправдывание существующих отношений, а стремится проникнуть в отношения жизни, нуждается в антисистематическом моменте, в спонтанной связи с реальностью, следовательно, в том, что Лукач включает в категорию нового и отсутствие чего он ощущает в обществе, производящем товары.

Действительно, Роза Люксембург часто говорит о логике вещей, которая делает необходимой ту или иную вещь, но под этим она подразумевает нечто случайное, казуальное; материальность вещей и движения не разрешается в понятии. В плане гносеологическом речь идет о кантовской системе, с которой должно постоянно соразмеряться диалектическое мышление, чтобы не стать жертвой иллюзии. И тут идет речь о «логике исторической обстановки», в которой наличествует специфическая совокупность факторов, всегда включающая в себя и случайные факторы. Своей формулой «социализм или варварство» Роза Люксембург не только указывает на политическую программу, но и обращается против любой формы, против любой оптимистической логики прогресса, которая сводит поражения к минимуму, вместо того чтобы их понять, и для которой победа обеспечена, как у Гегеля, путем осуществления абсолютного духа. Тотальный крах, варварство, закат обоих классов в борьбе – для нее не абстрактная возможность, а постоянная альтернатива. Изъятие этой последовательно материалистической мысли Розы Люксембург из истории рабочего класса, как мне кажется, явилось одной из причин, по которой марксистская мысль в Германии так до конца и не осознала неизбежности катастрофы, которая разразилась в 1933 году.

Без сложного многообразия стихийности, освобождения данных понятий и организованного поведения может появиться формально-логическое мышление, но не мышление материалистическое. В немецкой классической идеалистической философии стихийность являлась понятием, противоположным рецептивности, неизбежному соприкосновению с чувственным восприятием. Стихийность – это организованное мышление, деятельность субъекта в процессе мышления-труда и напряженность понятия. Один из этих моментов должен входить в любую диалектическую теорию общества. Буржуазия может манипулировать стихийностью, создавать предлоги для мобилизации масс, выбрасывать новинки на рынок для рекламы продукции, но для пролетарского общественного мнения этот момент означает нечто качественно другое. Когда Роза Люксембург утверждает, что «свобода есть всегда свобода инакомыслящих» [42], – это не возврат к либерализму, а только элемент, жизненно важная составная часть пролетарского общественного мнения, которое не может ограничиваться тем, что будет вновь повторять и приветствовать решения, данные программы и заданные направления мысли. Из мира нельзя устранить «другое» просто с помощью насилия; оно зачастую характеризует жизнестойкость, значимость материальных отношений, с которыми всякая марксистская теория должна сопоставляться, если она не хочет впасть в онтологию, полностью абстрагированную от этих отношений, или в идеалистическое подчинение системе, в которой царит принцип унификации, и превратиться в свой омоним.