Эрик Хобсбаум - Марксизм в эпоху II Интернационала. Выпуск 1.

Что происходит с природой, когда она все больше становится объектом эксплуатации и когда количественные показатели господства над ней полностью определяют отношение людей к природе – отношение, эвентуально компенсируемое более или менее замкнутыми формами искусства, такими, как пейзаж в живописи, романтическое восприятие природы в поэзии и т.д., – этой проблемой занимался Маркс в своих юношеских работах. История человеческого рода есть одновременно и продукт труда людей, и утрата ими самих себя, вследствие этого люди становятся компонентом «второй природы», которая господствует над ними и выводит их за свои рамки, а также вступают в миметическоеотношение к «первой природе». Именно так следует понимать гуманизациюили, точнее, регуманизациюприроды, которая отнюдь не означает антипросветительской мифологизации, а, напротив, восстанавливает – на высшей стадии познания природы – то естественное равновесие, которое было разрушено капитализмом. Эта переоценка стала возможной в результате позитивного познания природы, благодаря науке и промышленности, и, следовательно, она распространяется также на тот процесс раздвоения, которому подвергаются те же индивиды в их внутренней структуре в форме излишней и искусственной спиритуализации. Таким образом, регуманизацияприроды связана с приближением к природе самого человека, с историческим осознанием им своей телесной природы.

В период, когда писался «Капитал» и движение пролетариата переживало инкубационный период, Маркс и Энгельс не разрабатывали эти две проблемы в явной форме, но и не теряли их окончательно из виду, как это показывают несколько тетрадей с заметками и многочисленные исследования, посвященные другим вопросам. Очевидно, эти две проблемы не были для них настолько актуальными, чтобы заслуживать хотя бы «формальной» разработки, то есть разработки в специфической и дифференцированной форме. И если дело до этого не дошло, то, конечно, не только из-за недостатка времени, но и по причинам более существенным. Что касается внешней природы, то разрушение природной основы человеческого существования к тому времени еще не достигло такого уровня, когда со всей очевидностью встает вопрос о сохранении людьми своей жизни. Капиталистический процесс накопления, определенно и принципиально направленный на извращение всей природы путем сведения ее до роли источника сырья для производства, в то время еще не затронул значительной части внешней природы, по крайней мере за пределами города. Урбанизация в масштабе всего государства находилась тогда еще на самой начальной стадии.

Что же касается внутренней природы, то процесс создания рабочей силы протекал в течение веков в форме отделения труда от объективных условий его приложения, результатом чего явился unskilled labour[неквалифицированный труд] или эвентуально skilled labour[квалифицированный труд]. Производившаяся и воспроизводившаяся из поколения в поколение в пролетарских семьях рабочая сила поставлялась капиталу практически даром. В буквальном смысле все сводилось к потреблению мозга, мускулов и нервов. Участие государства и общества в пополнении рабочей силы было крайне незначительно. То, что Маркс назвал «моральным и историческим элементом» рабочей силы, на практике принималось во внимание только при определении стоимости. Так, формальный анализ рабочей силы должен был обязательно оставаться за рамками критики политэкономии капитала. Для анализа, который является сегодня центральным аргументом теории революции, во времена Маркса недоставало предмета как такового. И этот анализ существовал для Маркса и Энгельса лишь в перспективе.

Когда Энгельс в последние годы своей жизни более глубоко занялся проблемами диалектики природы и роли естественных наук, ему пришлось столкнуться с двоякой политической проблемой. Произошел неожиданный скачок в развитии естественных наук, которые в значительной степени соответствовали тому, что вообще понималось под «наукой». Сфера действенности теории общества в той мере, в какой она пользовалась диалектическими, а не дуалистическими методами, могла еще больше сузиться. Опасность, которая угрожала «научному социализму» с этой стороны, усиливалась из-за всевозрастающей роли естественных наук и в промышленном производстве и, следовательно, из-за роста технологических производительных сил. Вторая политическая проблема, стоявшая перед Энгельсом, – это влияние, которое оказывали на рабочий класс концепции, выдвинутые естественными науками и философией природы. Тогда многие трудящиеся на уровне своего повседневного сознания мыслили в комплементарныхформах идеалистической морали и натуралистической концепции истории. Насколько трудно было Энгельсу преодолеть господствовавшее дуалистическое умонастроение посредством использования объективных диалектических законов, действующих в природе и обществе, показывает происшедшее вскоре после его смерти распадение официальной теории социал-демократии на кантовский идеализм Бернштейна и дарвинистский натурализм Каутского – два абстрактных и взаимно дополняющих друг друга продукта распада революционной диалектики.

В ряду тех, кто повергал в смятение буржуазию и пророков ее прогресса, Маркс распознал игравшего, согласно древнему английскому поверью, роль покровителя и друга людей «доброго друга, Робина Гудфеллоу, старого крота, который умеет так быстро рыть под землей, этого славного минера – революцию». Ибо

«в наше время все как бы чревато своей противоположностью. Мы видим, что машины, обладающие чудесной силой сокращать и делать плодотворнее человеческий труд, приносят людям голод и изнурение. Новые, до сих пор неизвестные источники богатства благодаря каким-то странным, непонятным чарам превращаются в источники нищеты. Победы техники как бы куплены ценой моральной деградации. Кажется, что, по мере того как человечество подчиняет себе природу, человек становится рабом других людей либо же рабом своей собственной подлости. Даже чистый свет науки не может, по-видимому, сиять иначе, как только на мрачном фоне невежества. Все наши открытия и весь наш прогресс как бы приводят к тому, что материальные силы наделяются интеллектуальной жизнью, а человеческая жизнь, лишенная своей интеллектуальной стороны, низводится до степени простой материальной силы» [51].

То, о чем здесь говорит Маркс, – это вовсе не внешнее отношение между производительными силами и общественными отношениями, это их имманентная диалектика, диалектика господства над природой до тех пор, пока внешняя и внутренняя природа человека является сугубым объектом эксплуатации.