Беррес Скиннер - Превыше свободы и чести

Для освобождения от ответственности очень удобно ссылаться на генетические корни человеческого поведения. Если у некоторых рас якобы меньше интеллекта, чем у других, то как можно обвинять учителя в том, что он их плохо учит? Если некоторые люди якобы рождаются преступниками, то законы всегда будет нарушаться, как бы ни были совершенны правоохранительные органы. Если люди воюют якобы потому, что они по своей природе агрессивны, то нам нечего стыдиться своей неспособности сохранить мир. О стремлении избавиться от ответственности свидетельствует тот факт, что мы более склонны сваливать на генетику отрицательные явления, чем положительные достижения. Тем, кто в настоящее время заинтересован в улучшении поведения людей, не причитается ни заслуг, ни ответственности за последствия, которые можно отнести на счёт генетики; если они несут за что-либо ответственность, так это за будущее человеческого рода. Практика, приписывающая поведение генетической наследственности, будь то вида в целом или какой-то его части, например расы или рода, может повлиять на практику произведения потомства и, в перспективе, на другие способы изменения наследственности, и современный человек может в некотором смысле нести ответственность за последствия, будь то его деятельности или бездействия; но это будут отдаленные последствия, которые вызовут совершенно иные проблемы, которые мы, возможно, ещё обсудим.

Те, кто применяют наказания, по-видимому, всегда чувствуют себя уверенно. Преследование правонарушений одобряют все - за исключением правонарушителя. Если те, кто был наказан, потом не исправились, то это не вина тех, кто наказывает. Но освобождение их от ответственности - не полное. Ведь даже те, кто поступает правильно, могут потратить много времени, чтобы выяснить, что следует делать, и, возможно, никогда не будут делать этого хорошо. Они тратят время на то, чтобы разбираться с посторонними фактами, бороться с дьяволом, и на неэффективный поиск правильного пути методом проб и ошибок. Кроме того, наказание причиняет боль, и никто не остаётся вовсе не затронут страданием, даже если боль была причинена другому. Поэтому те, кто наказывает, не могут полностью избежать критики, и могут "оправдать" свои действия, ссылаясь на последствия наказания, которые якобы компенсируют его отвратительные особенности.

Было бы абсурдно причислять опусы Жозефа де Местра к литературе свободы и чести, так как он был непримиримым противником её основных принципов, особенно тех, за которые выступали писатели эпохи Просвещения. Тем не менее, выступая против эффективных альтернатив наказанию на том основании, что только наказание даёт человеку свободу выбора вести себя хорошо, эта литература создала необходимость своеобразного оправдания (наказания), на что де Местр был мастак. Вот его оправдание вероятно самого жуткого из всех карателей - мастера пыток и палача:

"Звучит зловещий сигнал; низший служитель правосудия приходит, чтобы постучать в его дверь и известить его, что он нужен. Он выходит; он приходит на городскую площадь, которая переполнена нетерпеливой возбужденной толпой. Ему выдают пленника, или убийцу, или богохульника. Он хватает его, кладет и растягивает на лежащем горизонтально кресте; он поднимает руку - и наступает жуткая тишина. Не слышно ничего, кроме вопля, треска ломаемых штангой костей, и завываний жертвы. Затем он отвязывает его и несет к колесу; вплетает раздробленные конечности между спиц; голова свисает; волосы стоят дыбом; из уст, зияющих, как топка печи, теперь лишь время от времени вперемешку с кровью выходят слова, молящие о смерти. И вот палач закончил своё дело; его сердце бьется, причём от радости; он аплодирует сам себе, он говорит с гордостью: "Никто не умеет колесовать лучше, чем я!" Он сходит вниз с эшафота и протягивает окровавленную руку, и закон бросает ему издалека несколько золотых, которые он уносит с собой через двойную шеренгу зевак, которые в ужасе отшатываются. Он садится за стол и ест; затем он ложится в постель и засыпает. Когда он просыпается на следующий день, он думает уже о чем-то совершенно другом, а не о той работе, которую он делал вчера ... Все величие, вся власть, вся дисциплина основаны на палаче. Он - ужас человеческого общества и та привязь, которая держит его вместе. Уберите из мира это непостижимое действующее лицо, и в этот самый момент порядок сменится хаосом, престолы рухнут и общество исчезнет. Бог, этот источник всяческого суверенитета, следовательно, также является и источником наказания."

Даже если мы больше не прибегаем к пыткам в так называемом цивилизованном мире, мы тем не менее по-прежнему широко используем карательные методы как во внутренних, так и в международных делах. Очевидно, тому есть весомые причины. Если не бог, то природа создала человека таким, что им можно управлять при помощи насилия. Люди быстро становятся умелыми палачами (хоть и не обязательно умелыми управляющими), а вот альтернативным положительным мерам воздействия выучиться куда труднее. Людям кажется, что необходимость наказаний оправдывается даже историей, а альтернативные методы угрожают заветным ценностям свободы и чести. И поэтому мы продолжаем наказывать - и оправдывать наказания. Нынешние де Местры могут оправдывать войны похожими словами: "Все величие, вся власть, вся дисциплина основаны на солдате. Он - гордость человеческого общества и та привязь, которая держит его вместе. Уберите из мира это непостижимое действующее лицо, и в этот самый момент порядок сменится хаосом, правительства рухнут и общество исчезнет. Бог, этот источник всяческого суверенитета, следовательно, также является и источником войны". Тем не менее, есть лучшие способы управления поведением, но литература свободы и чести молчит о них.

За исключением ситуации, когда человек физически скован, он имеет менее всего свободы и чести, когда находится под угрозой наказания. Можно было бы ожидать, что литература свободы и чести выступит против карательных методов, но на самом деле она содействует их сохранению. Человек, который перенес наказание, из-за этого не обязательно будет менее склонен вести себя прежним образом; в лучшем случае, он научится тому, как уклониться от наказания. Некоторые способы избегания - неадекватные или невротические, например, так называемые "фрейдистские динамизмы." Другие способы состоят в избегании ситуаций, при которых велика возможность вести себя наказуемым образом, или выполнять акты поведения, несовместимые с наказуемыми. Аналогичные меры, снижающие вероятность того, что кто-то будет наказан, могли бы быть предприняты другими людьми, но литература свободы и чести противится этому, так как от этого он станет "автоматически" добродетельным. При действии карающих факторов создаётся ложное впечатление, что человек волен вести себя хорошо, и что когда он делает это, то в этом именно его заслуга. Ненаказующие факторы вызывают такое же поведение, но тогда нельзя сказать, что человек волен вести себя хорошо, и что это его заслуга. Ведь от "независимой личности" тогда останется слишком мало или вообще ничего, для того, чтобы ей быть ответственной за поступки и получать за них воздаяние. Тогда человек не претерпевает угрызений совести и, следовательно, не имеет шансов быть моральным героем или притендовать на внутренние достоинства. Но наша задача состоит не в том, чтобы разжигать угрызения совести или укреплять и демонстрировать внутренние достоинства. Нам надо сделать жизнь менее карающей, и благодаря этому освободить для более полезной деятельности время и энергию, растрачиваемые на избегание наказаний. В какой-то мере литература свободы и чести сыграла свою роль в процессе медленного и непоследовательного смягчения отрицательных факторов в социальной среде обитания человека, включая и карающие факторы, применяемые в преднамеренном управлении поведением. Но эта литература сформулировала свои задачи таким образом, что не может теперь согласиться с тем фактом, что все факторы, управляющие поведением, исходят из окружающей среды, и следовательно, надо создавать лучший окружающий мир, а не более совершенного человека.