Рудольф фон Иеринг - Борьба за право

Но не эстетика, а этика должна дать намъ объясненіе того, что соотвѣтствуетъ или противорѣчитъ существу права.

Этика не отрицаетъ борьбы за право, напротивъ она налагаетъ ее какъ обязанность. Элементъ спора и борьбы, который Гербартъ хочетъ исключить изъ понятія права, есть вѣчно ему присущій — борьба есть вѣчная работа права, заповѣди: "въ потѣ лица твоего, снеси хлѣбъ твой", противополагается съ такою же правдой другая: въ борьбѣ долженъ ты найти свое право. Съ той минуты, когда право откажется отъ готовности на борьбу, оно должно отказаться отъ самаго себя, ибо къ праву можно отнести слова поэта [22] Вот мудрости последнее решенье: Свободы, как и жизни, лишь достоин тот, Кто ежедневно смело с бою их берет. :

Цитата из "Духа римскаго права" Р. фон-Иеринга.

Дошедшее до карикатуры у Шталя, в отрывке из одной его парламентской речи, приведенном в моем "Духе римского права".

Нѣмецкая поговорка.

"Что дозволено Юпитеру, не дозволено быку" ― лат.

"Правовое чувство" <...>, в отличие от правосознания <...>.

Въ Новеллѣ: Михаилъ Колхасъ Генриха Клейста, къ которой я еще возвращусь, поэтъ заставляетъ своего героя говорить слѣдующее: лучше мнѣ быть собакой, если надо чтобы меня попирали ногами, чѣмъ человѣкомъ.

Взгляд этот доказывается мною в моей книге относительно цели в праве; сообразно тому, я определил право как обеспечение жизненных условий общества, в принудительной ферме осуществленное государственной властью

Это место должно бы было оградить меня против упрека, будто я проповедую безусловную борьбу за право, без внимания к тому конфликту, которым она вызывается. Для тех только случаев, где вместе с своим правом попирается сама личность, я признал отстаивание права самосохранением личности потому делом чести и нравственною обязанностью. Если же, несмотря на это столь резко подчеркнутое мною <���различие>, мне могли подсовывать нелепый взгляд, будто ссора и спор есть нечто прекрасное, а сутяжничество и сварливость ― добродетель, то мне остается объяснить это или нечестностью, искажающей неугодное мнение, чтобы получить возможность его опровергнуть, или небрежностью чтения, при которой в конце книги забывается то, что прочтено в ея начале.

Повидимому, здесь автор имеет в виду только германского крестьянина ― прим. переводчика.

Более детальное развитие этой мысли см. в моей "Цели в праве".

Прошу не забывать здесь, что доклад, из которого возникла эта книжка, был сделан в Вене, где мое сравнение англичанина с австрийцем представилось мне как наиболее близкое. Сравнение это многими было принято с неудовольствием и истолковано в дурную сторону. Вместо того чтобы понять, что слова эти внушены мне лишь самым горьким сочувствием к австрийским братьям, лишь желанием с своей стороны способствовать по мере сил укреплению и их правового чувства, мне приписали недружелюбное к ним отношение, от которого никто так не далек, как я, и для которого у меня так мало было поводов за время моей четырехлетней преподавательской деятельности в венском университете, что, напротив, <���я> покинул вену с чувством глубочайшей благодарности. Я убежден, что мотив, побудивший меня высказать свой отзыв об австрийцах, и образ мыслей, вызвавший этот отзыв, с течением времени найдут себе правильную оценку со стороны моих австрийских читателей.

Неупотребление.

Законный иск. Всякий иск должен быть основан на законе.

Тему эту вновь, совершенно независимо от своего предшественника Клейста и в чрезвычайно сильной форме, обработал Карл Эмиль Францоз в своем вызванном этой книжкой романе "Борьба за право". Михаила Кольхаса вызывает на борьбу наглое попрание его собственнаго права, герой же этого романа ― попрание права его общины, где он был старшиной, права, которое он с величайшими пожертвованиями, но напрасно, пытался отстоять всяческими легальными средствами. Мотив для этой борьбы за право всходит, следовательно, из еще более высокой области, чем у Михаила Кольхаса: это ― правовой идеализм, который совершенно ничего не требует для себя но, все делает только для других. Цель моего сочинения не позволяет мне произвести здесь надлежещую оценку тому мастерству, с каким автор разрешил свою задачу, но я все-таки должен самым настоятельным образом обратить внимание читателя, интересующегося затронутой мною в тексте темою, на эту ея поэтическую обработку. Она является достойным дополнением к клейстовскому "Михаилу Кольхасу", правдивое и потрясающее изображение душевной жизни, которое во всяком оставит самое глубокое впечатление.

Тайное судилище мистически-религиозного характера ― прим. переводчика.

До XX столетия Германия не имела своего гражданского кодекса, а пользовалась рецепированным римским правом ― прим. переводчика.

Такого же взгляда на дело держался и я сам прежде (см. мой "Момент вины в римском частном праве"). Переменою в своем мнении я обязан довольно долгой работе над интересующей нас здесь темой.

К ним относится между прочим устранение самого сурового из телесных наказаний: здоровая строгость древнего времени не нравилась женской слабости позднейшего.

Подробнее разработано мною в статье, помещенной в моем журнале, т.18, №1. Это была такая же система денежных наказаний, какую в настоящее время с верным пониманием дела применяют французские суды, в выгодную противоположность тому совершенно <���изв>ращенному способу, каким пользуются ею наши немецкие суды.

Надо помнить, что я говорю о теперешнем римском праве.

Надо помнить, что последующие замечания относятся к тому нашему общеправовому процессу, который еще существовал при первом появлении этой книжки (1872 г.), и от котораго нас избавил только устав гражданского судопроизводства германской империи (вступивший в силу с 1 октября 1879 г.)