Пятигорский Моисеевич - Кто боится вольных каменщиков? Феномен масонства

Предписания устанавливают иерархию масонских степеней, охватывающую всю структуру организации — за единственным исключением наивысшего ранга, Великого Мастера, назначение которого всегда, по-видимому, представляет собой особый случай: «Никто из братьев не может быть ни Смотрителем, прежде чем он пройдет уровень Члена Цеха , ни Мастером — прежде чем он действовал в качестве Смотрителя, ни Великим Смотрителем — пока не стал Мастером Ложи , ни Великим Мастером — если он не был Членом Цеха до своего избрания, который также был благородного происхождения, или Джентльменом, или каким-нибудь выдающимся ученым, или искусным архитектором и т. д.» (с. 52).

Последняя часть книги — это Общие Установления , написанные в 1620 г. Джорджем Пэйном, тогдашним Великим Мастером, а теперь переработанные «автором этой Книги, который… сопоставил их с древними Документами и Обычаями Братства и оставил совпадавшее с ними, приведя в эту новую систему …» (с. 58).

Четыре пункта Общих Установлений особенно важны для всей последующей истории масонства в Англии. Первый касается правил приема кандидатов и утверждает, что «ни один человек не может быть принят Братом [первая ступень, также называемая “Подмастерьем” или “Вступившим Подмастерьем”] в какую-либо конкретную Ложу, или стать ее членом [т. е. если он уже был принят в какую-либо другую конкретную Ложу] без единогласного согласия всех членов этой Ложи» (с. 59).

Второй устанавливает принцип централизации в отношении всех и каждой новой ложи. Ни одна ложа не может сформировать сама себя без подтверждения, полученного от Великой Ложи. Это относится и к роспуску или «вычеркиванию из списка» конкретной ложи. Остается без ответа вопрос, насколько этот принцип мог быть применен (если вообще мог) к четырем старым ложам, которые не были учреждены Великой Ложей, но сами учредили ее. Здесь также недвусмысленно утверждается, что «новая Ложа… должна быть торжественно учреждена Великим Мастером… или его заместителем» (Постскриптум, с. 71).

Третий провозглашает абсолютный авторитет этой Книги Конституций. По словам герцога Уортонского, на тот момент Великого Мастера, «мы… предписываем, чтобы они были приняты в каждой конкретной Ложе… как единственные Конституции Свободных и Принятых Масонов…» (Апробация, с. 73–74). Однако этот авторитет ограничен не менее абсолютной «Силой и Властью, присущей… каждой Ежегодной Великой Ложе… устанавливать новые Правила или изменять эти, при том что старые Вехи всегда должны быть тщательно сохраняемы…» (с. 70). Что именно является этими «старыми Вехами», не уточняется; более того, последнее предложение оставлено открытым для такого различного толкования, что оно вскоре стало источником большого спора.

Четвертый касается масонских тайн — которые сами по себе являются отдельной темой, — которые с тех пор приобрели такое важное значение в масонской практике, истории и философии. Единственное упоминание тайных Ритуалов появляется в предложении, где речь идет об учреждении новой ложи. Здесь мы читаем: «…Великий Мастер должен спросить своего Заместителя, произвел ли он проверку нового Мастера и Смотрителей… и находит ли Кандидата в Мастера обладающим достаточными умениями в Царском Искусстве… и должным образом наставленным в наших Таинствах» (с. 71). Самое интересное, однако, состоит в том, что несколько раз на протяжении текста Андерсон, говоря от первого лица, упоминает о том, о чем нельзя говорить и писать в его книге, тем самым ясно давая понять, что книга, сама по себе носящая всецело экзотерический характер, должна содержать аллюзии на вещи, эзотерические по своей природе, о которых может идти речь и которые могут совершаться исключительно в ложе, но никогда не могут быть раскрыты в тексте. Из чего можно сделать вывод, что идея тайного текста была совершенно чужда масонской философии, как ее понимал Андерсон. Так, например, в начале исторической части, после упоминания о «халдеях и магах, сохранивших прекрасную Науку, Геометрию», он внезапно предупреждает читателя, говоря, что «неуместно говорить более прямо о вышеупомянутом, кроме как в сформированной ложе» (с. 5). И чуть ниже, описав «…израильтян… которые были целым царством масонов… под руководством своего Великого Мастера Моисея…», он завершает: «но больше о вышеупомянутом ничего сказано быть не должно!» (с. 8). Говоря о самом искусном масоне, Хираме Абифе, который позднее стал центральной фигурой масонской легенды и фокусом масонского Ритуала, Андерсон, воздерживаясь от какого-либо намека на тайну Хирама, замечает, переходя к следующей теме, что он опускает «то, что не должно и действительно не может быть передано письменно» (с. 11–13). Наконец, описывая в Постскриптуме ритуал учреждения новой ложи и цитируя слова, которые должны быть произнесены Великим Мастером на этой церемонии, он говорит о «некоторых других выражениях (употребляемых Великим Мастером), которые приличны такому случаю и обычно употребляются, но не подходят для того, чтобы быть записанными здесь» (с. 71).

В Апробации, добавленной к Книге Конституций, читаем: «… наш покойный досточтимый Мастер… Герцог Монтагю… приказал Автору внимательно изучить, исправить и по порядку изложить в соответствии с новым и лучшим методом Историю, Предписания и Установления этого древнего Братства» (с. 73). «Новый метод» — ключевое понятие для нашего понимания не только самой книги, но также мотивов и намерений автора. Как справиться с задачей описания формы собственной жизни здесь и теперь (а масонство, без сомнения, было и все еще является формой жизни очень многих людей) на языке реальности, существовавшей за шесть поколений до того в совершенно ином историческом и культурном контексте? И как описать невероятное разнообразие форм жизни тех, кто живет здесь и сейчас, с точки зрения единого внеисторического принципа, лежащего в основе всех их?

Быть масоном, с точки зрения Андерсона-богослова, — это естественное состояние человека как его сотворил Бог, Великий Архитектор Вселенной. После падения человек становится частью истории, которая, по своей сути, является развитием этого естественного качества на человеческом уровне. Только однажды мы видим это естественное качество вознесенным на сверхъестественный уровень Божественного Совершенства, когда строился Храм Соломона, и тогда только посредством Божественного вмешательства, поднявшего это событие над потоком человеческой истории. Но остальная часть человечества терпеливо следовала по пути постепенного совершенствования, кульминацией которого явился «Августов стиль», расцвет которого совпал с окончательным разрушением Храма. Затем следует стремительный упадок в архитектуре, ускоренный нашествием готов , чей стиль представляет самый низкий уровень архитектуры. В течение после-готического периода наблюдается медленный подъем вновь к высотам возрождения классической архитектуры, который отмечен именами Андреа Палладио в Италии и Кристофера Рена и Иниго Джонса в Англии.