Пятигорский Моисеевич - Кто боится вольных каменщиков? Феномен масонства

Однако помимо трех измерений времени, в которых происходит воспроизведение мифа, у нас есть — и это чрезвычайно важно — пространство и время того, что воспроизводится, то есть самого мифа. В ритуале, как в театре, эти измерения могут быть весьма различными: пространство мифа может быть неопределенным, соответствовать пространству своего воспроизведения; или оно может совпадать с реальной или воображаемой географической территорией (такой как Храм Соломона и Иерусалим с его пригородами в масонском Ритуале); или это может быть земля, море, небеса или весь космос. Так же обстоит дело и со временем: опять же оно может быть неопределенным (как в ритуале Королевской Арки), или точно совпадать с длительностью ритуала (как во многих шаманских целительных ритуалах), или распространяться на все время человеческой истории, или совпадать со временем космического процесса. Но даже когда время и пространство проведения ритуала совпадают со временем и пространством мифа, различие между теми и другими все равно сохраняется, поскольку они принадлежат к двум различным реальностям, и сам факт, что совершитель ритуала живет одновременно в них обеих, производит в нем, независимо от того, осознает он это или нет, мощный психологический эффект [515].

Я называю этот эффект психологическим по той простой причине, что он ощутимым образом изменяет ментальность проводящего ритуал — ощутимым в том смысле, что он сам субъективно осознает эти изменения и способен описать их другим людям. Когда Великий Секретарь прилагал все свои усилия для того, чтобы просветить своих непонимающих телесобеседников, и говорил о том, как приятно проводить ритуал, он был, я уверен, совершенно искренен. Ведь миф, воспроизводимый регулярно или время от времени, может породить у того, кто проходит через этот опыт, очень сильное чувство того, что сама его (или ее) жизнь — это нечто сценическое или театральное, нечто, располагающееся в промежуточном пространстве между собственной реальностью и реальностью воспроизводимого мифа [516]. Более того, воспроизведение мифа возбуждает определенное ощущение отстраненности или авто-номии по отношению к повседневной реальности жизни [517].

Если этого не происходит, значит, вы человек, не подходящий для ритуала, не актер эзотерического театра, представление в котором совершается для самого себя, театра, в котором человек испытывает прямое перевертывание самой заметной черты современного театрального искусства. Вместо того чтобы играть жизни других людей для других людей (театр, так сказать, имитирующий жизнь), здесь ты играешь для самого себя на сцене собственной твоей жизни, действуя в пьесе, которая реальна только для тебя, но не для аудитории, состоящей из других людей (жизнь, имитирующая театр). Но это происходит, конечно, только если смотреть на театр и ритуал с точки зрения театра, а не ритуала.

В любом случае секретность вместе со своим неразлучным спутником — театральностью — остается существенной чертой практически всех ритуалов перехода (rites de passage), и масонские обряды посвящения не являются исключением. Вот черта, которая не объясняется ни характером масонской традиции, ни характером масонства как социальной организации, ни, менее всего, любовью к таинственности самих масонов: характер самого ритуала. Именно это и делает масонство тайным. Все это, конечно, не означает того, что секретность (наряду с театральностью) необходимым образом является либо элементом содержания масонского, или любого другого, обряда посвящения, либо только его побочным феноменом. Более того, говоря феноменологически, секретность должна рассматриваться как эпифеномен , имеющий происхождение в самой структуре ритуала посвящения, т. е. в его мифологическом содержании и том, как это содержание организовано и распределено в пространстве и времени. Необходимо заметить, однако, что в некоторых совершенно особых случаях идея секретности может фигурировать как часть мифологического содержания ритуала — или даже, как в Хирамовом ритуале, служить отправной точкой для мифологического сюжета [518]. [Интересно отметить, что в качестве эпифеномена секретность кажется аналогичной использованию ударных инструментов в ритуалах Перехода.] [519]

Если мы обратимся от основных черт масонского ритуала посвящения, описанного в предыдущих главах, к его мифологическому содержанию, воспроизводимому в Ритуале, то можем заметить, что это содержание заключает в себе элемент, проявляющийся в той или иной форме в тысячах других ритуалов по всему миру. Мастер Хирам был не просто убит, но его тело было искалечено перед смертью и обезображено после того, как он умер. Это обстоятельство, столь широко наблюдаемое и описанное в этнографической и антропологической литературе девятнадцатого и двадцатого веков, от сэра Джеймса Фрэзера до Бронислава Малиновского, от Люсьена Леви-Брюля до Клода Леви-Стросса, все еще нуждается в объяснении, по крайней мере в одном аспекте; а именно увечья после смерти и сама смерть являются, мифологически , двумя различными феноменами [520]. Именно первый обычно воспроизводится в ритуале, весьма часто представляя собой его фокус, в то время как второй остается, даже фигурируя в мифе, в значительно большей степени общим местом и относительно естественным событием. Не будет преувеличением сказать, что изуродование после насильственной или ненасильственной смерти является неотъемлемой частью ритуала, а возможно, ритуалистично по самой своей сути как факт человеческого сознания [521].

В масонском Ритуале мы видим явную симметрию: искалечение тела Хирама (три удара), его смерть и неподобающие похороны, за которыми идут эксгумация, разложение трупа и его последующее восстановление. Первое отражается и повторяется в последнем. Для того чтобы быть правильно захороненным в священном месте, тело должно быть расчленено и собрано заново («член за членом, сустав за суставом»), поскольку таковой является модель, заданная мифом, модель, которая кажется (вопреки всем историческим ассоциациям) противоречащей и несовместимой с правилами древней еврейской религии, которая составляет контекст смерти Хирама и в которую миф о Хираме был в тот или иной момент намеренно вставлен. Таким образом, мы имеем дело с ритуальным воспроизведением некро-мантического мифа, которое имеет место в рамках самой анти-некромантической религии в мире, религии, где даже самый поверхностный контакт с любым мертвым телом рассматривается (и всегда рассматривался) как омерзительное ритуальное осквернение [522]. И не будет слишком рискованным предположить, что расчленение тела Хирама после смерти само отражает почти повсеместно распространенный миф о расчленении бога, миф, являющийся оплотом сравнительного изучения религии, миф, который наблюдается по крайней мере в двадцати культах, мертвых и живых — от поклонения Озирису в Древнем Египте до культов Кали в древней и современной Индии и от шаманских культов индейцев Южной Америки до их аналогов на севере и северо-востоке Сибири. Такова схема в Главе 10-й: