Пятигорский Моисеевич - Кто боится вольных каменщиков? Феномен масонства

Отец Копплстон: Я вообще не рассматриваю его как религию и никогда не считал его таковой. Я признаю, что в нем есть некоторые религиозные элементы, но религиозные элементы можно найти почти повсеместно — в этике, философии, даже в науке, что никоим образом не дает нам повода называть их религиями. Говоря конкретно об этой стране, я не вижу смысла в том, чтобы называть масонство религией, христианской или не христианской. Большинство людей здесь имеют тенденцию рассматривать его как благотворительное общество, члены которого могут быть и часто являются верующими христианами. Так что не только сами масоны, но и люди в целом не считают масонство не совместимым с христианством, хотя я знаю о том, что другая сторона, то есть католическая церковь, так считает.

А.П.: Есть ли тогда какая-нибудь разница между вашим мнением и мнением большинства людей?

Отец Копплстон: Нет, потому что сейчас я не говорю как католический богослов. Я отказываюсь видеть тут дилемму. Действительно, сам факт, что сами верующие на практике так легко сочетают франкмасонство с христианством или любой другой религией, может служить показателем того, что само оно не является религией, и тогда проблема того, является ли оно христианским, или нехристианским, или естественной религией, сама по себе отпадает.

А.П.: Да, но только при том, что решение этой проблемы лежит на самих франкмасонах, в первую очередь на тех, которые колеблются, а на христианах — во вторую. Я согласен с вами, что мы имеем дело с таким случаем, когда мы должны полагаться на религиозное самосознание других людей как первичный факт. Но после этого я могу обратить аргумент и спросить их: Думаете ли вы, что тот вид христианства, который так легко совместим с франкмасонством, является религией или, точнее, истинной религией? [По моему мнению, как уже стало ясно к настоящему моменту, две религии могут сочетаться, хотя, эмически говоря, одна из них неизбежно будет заявлять, что только она может считаться истинной религией.]

Отец Копплстон: Да, остается место для сомнения, хотя этот вопрос требует от исследователя подлинной богословской компетентности, в то время как сейчас я говорю с вами как католик, философ и англичанин, но не как католический богослов.

[Боюсь, что слово «религия» употребляется и отцом Копплстоном, и мной слишком расплывчато: «религия в широком христианском значении, как его понимают масоны и большинство англичан».]

Причиной проблемы являются не столько конкретные термины, сколько присущая феномену сложность с переводом его на какие-либо термины вообще.

Я должен признаться, что лишь смутно припоминаю источники моей научной информации. Что же касается источников моего вдохновения — я помню их столь же ярко, как я увидел их, когда, еще в молодости, начал пить из источника знания.

В соответствии с компаративистским методом, для того чтобы сравнить два феномена, необходимо иметь какую-либо основу для сравнения, которая всегда по определению лежит в прошлом, поскольку только тогда возможно увидеть в феномене настоящего актуализацию некоего прошлого феномена (или в феномене прошлого увидеть источник двух или более вещей, которые надо сравнивать). Так, например, когда ученый, занимающийся сравнительным религиоведением, мифологией или фольклором, пытался доказать, что масонский ритуал является типичным обрядом посвящения, три основных компонента или стадии которого — это акт умирания, прохождение сквозь смерть и возвращение из смерти, он просто имел в виду, что существование такого обряда в отдаленном прошлом делает его источником или прототипом всех подобных обрядов, наблюдаемых в течение человеческой истории, вплоть до настоящего времени. Поэтому то, что мы сегодня идентифицируем как один тип (тип в смысле повторяемой модели или конфигурации элементов) во многих различных обрядах, происходит от одного общего исторического прототипа и ему обязано своей типичностью. Другими словами, сперва идет прототип, а потом тип.

Начало и особенно середина двадцатого века были свидетелями того, как такой подход уступал место своего рода мета-исторической теории, согласно которой сама история, включая настоящее (и, вполне возможно, даже будущее), становится ареной действия более или менее абстрактных факторов, в достаточной степени независимых от условий времени и пространства. Эти факторы воспринимаются в качестве констант человеческого поведения, индивидуального или коллективного сознания или языка и мыслятся как существующие и действующие более или менее спонтанно. Следовательно, если рассмотреть религию под этим углом зрения, то, что бы мы ни идентифицировали как общее или схожее в различных религиозных обрядах (настоящего или прошлого), оно будет мыслиться как принадлежащее к одному типу не по причине наличия общего источника, но в силу другого обстоятельства. Эти обряды являются различными выражениями (или проявлениями) определенного прототипа, который сам по себе является постоянным и повсеместным. Итак, здесь сперва идет тип, а за ним уже прототип.

Классический компаративистский подход — сколь бы он ни был полезен для установления сходства между различными религиями (и, конечно, для выявления типичных отличительных черт религий) — потерпел неудачу из-за того, что не принимал во внимание различие между субъективным и объективным аспектами религиозных феноменов. Это различие, которое может и совпадать и не совпадать с различием между эмическим и этическим подходами, суть которых описана выше, предполагает, что наблюдатель религии осознает, что его знание об этой религии — это одно, а его знание о себе и своей религии — другое. И даже оставаясь идентичными по фактическому содержанию, они различны по природе и характеру. Проиллюстрируем это различие на примере масонского ритуала.

Многие масоны сами утверждают, что их ритуал очень древний; что он восходит к самым древним мистериям, египетским, ближневосточным и средиземноморским, или идентичен им, или даже что эти древние обряды были масонскими. Но при этом они также утверждают, что их ритуал не является языческим, поскольку он предшествовал и язычеству, как оно предшествовало христианству; более того, что он продолжал существовать внутри языческих религий, составляя эзотерический, тайный стержень, общий для всех этих религий, — их тайный монотеизм (или совпадая с этим стержнем). Наряду с открытым монотеизмом евреев, эта тайная традиция существовала до пришествия Иисуса Христа и начала христианства, в отношении к которому она фигурирует как более старшая, чем иудаизм (и, соответственно, более старшая, чем что-либо еще). Такие заявления должны рассматриваться как принадлежащие субъективному аспекту масонского религиозного комплекса.