Пятигорский Моисеевич - Кто боится вольных каменщиков? Феномен масонства

Практически все попытки масонов объяснить масонскую религию были беспомощны из-за основной методологической ошибки: они почти всегда смешивали «логический» аспект ее описания (является ли она истинной религией, или истинным христианством, или истинным чем-нибудь еще, что может быть решено внешним наблюдателем, который использует объективные критерии его описания) с его «богословским» аспектом (первичное допущение, при описании масонской религии, что существует истинное или неистинное христианство и т. д.). Самый типичный вопрос, такой как «Совместимо ли масонство с христианством?», очень часто подразумевает: «Является ли эта бессмысленная чушь, или это опасное заблуждение, антихристианским?» Еще один типичный вопрос: «Является ли франкмасонство естественной религией?» Опять же, для многих критиков его предполагаемая естественность ставит его в положение противостояния религии Христа как религии откровения.

Я бы дал отрицательный ответ на последний вопрос. Как нехристианский наблюдатель религии, я предпочел бы охарактеризовать франкмасонство как синкретическую религию, каковая не может быть естественной по определению, поскольку она знает о себе, что она синкретическая, в то время как естественная религия не знает о себе, что она естественная. Очевидно, что последний термин служит как термин богословского языка, а не самой религии. Таким образом, франкмасонство синкретически сочетает в себе христианство и некоторые элементы иудаизма и гностицизма с масонской религией.

Я не рассматриваю синкретизм как одну из общих категорий феноменологического описания религии. Напротив, я склонен рассматривать его как особый случай религиозной ситуации, наблюдаемый намного реже, чем случай религиозного синтеза. Я называю синкретической такую религиозную ситуацию, в которой присутствуют элементы двух или более различных религий, и эти различия признаются самими участниками ситуации. Именно это феноменологическое различение, сознательно проводимое и признаваемое человеком внутри своей собственной религии, отличает синтетическую и синкретическую религиозные ситуации и составляет первую основную черту последней. Вторая черта синкретической религиозной ситуации — взаимозаменяемость этих разнородных элементов в ее ритуале. Третья черта, которая кажется более сложной, — это ритуальный параллелизм; т. е. мы наблюдаем различие между двумя или более ритуалами внутри одной религии, но можем в то же самое время наблюдать некие параллельные или аналогичные верования, лежащие в основе этих ритуалов [506]. Синтетическая же ситуация, с другой стороны, предполагает, что черты, принадлежащие к разным религиям, сосуществуют внутри одной религии, но не обязательно осознаются как инорелигиозные.

Религиозный синкретизм английского франкмасонства может быть рассмотрен и в своей исторической перспективе, поскольку ложи рабочих масонов, существовавшие в 17-м, а возможно даже в 16-м веке, были, хотя и определенно христианскими по характеру и по составу, однако нерелигиозными по своему смыслу и функции. Они стали религиозными, только когда утраченное Слово Мастера Масона стало фокусом их ритуала и центральной темой их легенды. Ведь ни в одной рукописи оперативного масонства мы не находим ни следа упоминания о Потерянном Слове [507].

Во франкмасонстве никогда не существовало того, что может быть названо «богословским контекстом», поскольку все учение масонов, вместо того чтобы быть основанным на определенном наборе первичных религиозных постулатов или идей, исходит исключительно из истолкования своей символики. Символ всегда является и являлся первичным в масонстве, начиная с самого названия «франкмасонство» и заканчивая таким сложным символом, как «Богословская Лестница». Но если в христианстве символы репрезентируют некоторые догматы (Святая Троица, Воплощение, Искупление и т. д.), то в масонстве они представляют закодированное поступательное движение масонской вселенной, взятое в обоих аспектах: историческом (от Адама до нас) и индивидуальном (от рождения к смерти, или от посвящения в подмастерья до достижения степени мастера). Однако сама масонская вселенная является символическим понятием, которое представляет нечто иное, неназываемое. Здесь имеет значение не какой-то конкретный символ или набор символов, а скорее символизм вообще, если понимать его как внутреннюю тенденцию в масонском учении символизировать все вещи, имеющие значение.

Но особенно интересно, что масонская тенденция к символизации оказала сильное влияние на характер и содержание всей антимасонской критики, в частности авторов, придерживающихся самой крайней позиции. Поэтому едва ли удивительно, что такой наивный и простодушный критик франкмасонства, как Стивен Найт, не мог удержаться от утверждения, что «простые» масоны Цеха на самом деле не знают почти ничего или ничего и не в состоянии сделать что-нибудь стоящее, а все знание и власть сосредоточены в Высших Степенях. Но какое знание и какая власть? Этого даже он не мог сказать, не говоря уже о членах основного Цеха Трех Степеней. Русский правый экстремист и фанатичный монархист Селянинов, писавший примерно за 70 лет до Найта, утверждал, что даже члены Высших Степеней ничего не знают и не имеют никакой реальной власти, поскольку существует нечто даже по ту сторону высших уровней их иерархии, и это нечто — Сионские Мудрецы, чья цель состоит в том, чтобы захватить, управлять и наконец, уничтожить весь мир, находящийся за пределами масонства. Но воображение Одо Уайатта, мормонского проповедника, превзошло даже эти мрачные фантазии. В 1887 г. он писал: «Цех является орудием в руках Королевской Арки и Рыцарей Храма, которые являются орудием израильтян, которые сами являются орудием Дьявола. Об этом знает только Дьявол». Ну, конечно же, вместе с О до Уайаттом.

Таким образом, мы видим, что, начиная где-то с 1860-х гг., в антимасонской пропаганде обозначился соответственный мистический или символический поворот. Однако для такого заклятого врага франкмасонства, как Джон Куинси Адамс, — намного более утонченного, чем Одо Уайатт, Стивен Найт или Дэвид Иэллоп, — все было совершенно просто. В начале 1830-х гг. он писал: «Это тайное общество, тайные ритуалы которого являются нехристианскими, тайные цели неконституционными… тайные правила противозаконными, а поведение часто безнравственным и преступным». Никакого упоминания об уровнях, лежащих за уровнями. Это весьма прямо в сравнении с тем, что будет после. «Духовная» критика масонства бессознательно отражает символизм своего объекта символизмом сокрытого, чья темная сторона — образ бессознательного, нечто «лежащее по ту сторону», что всегда сильнее, чем видимое, слышимое и известное. Таким образом, начиная с пресловутого анонимного памфлета под названием Невидимая власть , разоблачения масонства следуют одно за другим, пока мы не доходим до представления о всемирном еврейском заговоре, «неведомой власти зла» или самого Антихриста.