Герберт Маркузе - Разум и революция [Гегель и становление социальной теории]

Что касается представителей этой идеологии, то здесь Маркузе неоднократно подчеркивает, что, в отличие от уже упомянутого нами Гобхауза, а также «академических» комментаторов Гегеля, они оказались гораздо проницательнее и сразу поняли, что Гегель является их духовным противником. Построение общества, живущего фашистской идеологией, с необходимостью предполагает радикальные перемены во всей культурной жизни. Мы уже упоминали о том, что характерной особенностью идеалистической культуры было признание творческих прав индивида, вытекающих из того факта, что, будучи деятельным субъектом, он призван сам творить историю мира и свою собственную историю. Несмотря на сильный акцент в пользу безусловной государственной власти, который мы обнаруживаем у Гегеля (особенно в его «Философии права») и который впоследствии еще сильнее заявит о себе в философских построениях английских гегельянцев Брэдли и Бо- занкета (о чем, кстати, тоже не забывает сказать Маркузе, усматривая и здесь один из возможных истоков позднейшей авторитарной идеологии), Гегель стремился к тому, чтобы почти на уровне парадокса, обусловленного его диалектикой, установить неразрывную связь между общим и особенным, индивидом и жизнью целого. Несмотря на апофеоз государственной власти, право, которым он наделяет государственную структуру, не является верховным и окончательным. «Только право мирового духа есть неограниченно абсолютное», — заявляет он. [27] Гегель Г. В. Ф. Философия права. М., 1990. § 30. Как бы там ни было, но у Гегеля государство сохраняет свою подчиненность праву разума, реализующемуся в мировой истории становления духа. Национал-социализм начал с того, что, отвергнув классическое противопоставление государства и общества, принципиальное для всей политической философии Гегеля, а также его триаду семьи, общества и государства, утвердил своеобразную триаду государства, партии и народа, причем партия и «вожди» по своей политической значимости превосходят государство, тогда как народ объявляется верховной политической данностью, органической общностью, единство которой зиждется на исповедании иррациональной идеи «крови и почвы» в противовес нормам и ценностям рационализма. Мы уже цитировали слова Гегеля о том, что народ, по сути дела, не знает, чего он хочет, но в философии национал-социализма таким беспомощным оказывается не народ, а столь любимый Гегелем индивид. Ему просто отказывают в праве на существование: «Сегодня мы учим, что индивид как таковой не имеет ни права, ни обязанности существовать, поскольку все права и обязанности берут начало только в общности»,58 причем здесь речь совсем не идет о гегелевской общности, представляющей собой рациональное единение свободных индивидов, свободных личностей. Впрочем, одна личность безусловно играет в этой философии принципиально важную роль — личность вождя, который по причине своего иррационального обаяния с полным основанием притязает на то, чтобы стать источником всякого права и всякой законодательной нормы.

Маркузе писал свою работу в 1941 году. Менее десятка лет назад один из идеологов национал-социализма, которого Маркузе расценивает как серьезного [28] О. УоеНаБсЬс ВеоЬасЫег. ВегНп, 1937. ОесетЬсг 11.

исследователя, сказал: «В тот день, когда Гитлер пришел к власти, Гегель, так сказать, умер». [29] w Schmitt. К . Staat, Bewegung, Volk. Hamburg, 1933. S. 32. Могло ли это вызвать удивление у автора данной книги? Вопрос риторический. Защищая Гегеля от тенденциозного истолкования его работ и подвергая обстоятельному анализу идеологию фашизма и национал-социализма, Маркузе заявляет: «Между ними и Гегелем нет ничего общего».

Максу Хоркхаймеру и Институту социальный исследований

Содержание подлинно философского труда со временем меняется. Если его понятия тесно связаны с человеческими замыслами и интересами, радикальное изменение исторической ситуации заставит людей увидеть его положения в новом свете. В наше время возникновение фашизма заставляет по-новому осмыслить философию Гегеля. Надеемся, что приведенный здесь анализ покажет несовместимость основных идей Гегеля с теми тенденциями, которые приводят к теории и практике фашизма.

Первую часть книги мы посвятили обзору структуры гегелевской системы. В то же время мы попытались выйти за рамки простого изложения и заострить внимание на тех аспектах его идей, которые тесно связывают их с позднейшими тенденциями европейской мысли и, особенно, с марксистской теорией.

Гегелевские нормы критической рациональности и, особенно, его диалектика не могли не вступить в конфликт с существующей социальной действительностью. По этой причине его систему вполне обоснованно можно было бы назвать негативной философией, как это и делали несогласные с ним современники. Для того чтобы протвостоять ее разрушительным тенденциям, в течение десяти лет, последовавших после смерти Гегеля, сформировалась позитивная философия, стремившаяся к тому, чтобы подчинить разум авторитету установленного факта. Борьба между отрицательной и положительной философией во многом помогает понять причины возникновения современной социальной теории в Европе, что мы и попытались показать во второй части этой книги.

Гегель остро чувствует, где именно заявляют о себе прогрессивные идеи и движения. Приписывая американскому духу рационализма решающую роль в борьбе за установление адекватного социального порядка, Гегель говорил о «победе еще только назревающего и весьма деятельного рационализма американской нации...» Гораздо лучше своих критиков зная, какие силы угрожают свободе и разуму, и признавая, что они тесным образом связаны с общественной системой, установившейся в Европе, он обращал свой взор от одного континента к другому как к единственной «стране будущего».

Работая с источниками, я нередко цитирую английский перевод и там, где мне кажется необходимым, изменяю его, не оговаривая этого. На английский язык гегелевские термины часто переводятся по-разному, и, чтобы избежать неясности, я даю в скобках немецкое слово, если речь идет о специальном термине.

Выход в свет этого исследования был бы невозможен без помощи Эдварда М. Дэвида, который придал книге ее нынешний вид. Опираясь на его познания в области американской и британской философской традиции, я смог определиться в выборе тем, которые не требуют особых пояснений при изложении гегелевского учения американскому и английскому читателю, равно как и тех тем, где пояснения необходимы.

Приношу свою благодарность нью-йоркскому издательству «Макмиллан Компани» за то, что оно дало мне возможность использовать и цитировать свои