Нассим Талеб - Рискуя собственной шкурой. Скрытая асимметрия повседневной жизни

Исторически диктатор был свободнее, а также – как традиционные монархи маленьких государств – в ряде случаев ставил шкуру на кон, чтобы сделать свою страну сильнее, и действовал эффективнее, нежели избранный чиновник, объективная функция которого – демонстрировать прибыль на бумаге. Сегодня все изменилось: диктаторы, понимая, что их время ограничено, разнузданно грабят государство и переводят активы на счета в швейцарских банках – вот как королевская семья Саудитов.

В общем виде:

Людям, выживание которых зависит от качественной «оценки работы» начальством, нельзя доверять важные решения.

Хотя на работников по определению можно положиться, остается проблема: им нельзя доверять принятие решений, трудных решений, любых решений, предполагающих серьезный выбор. Не справляются они и с чрезвычайными происшествиями, если только это не их профессия, как, скажем, у пожарных. Объективно функция работника очень проста: выполнить задание, которое его или ее начальник считает необходимым, или удовлетворить какой-нибудь поддающийся манипуляции критерий. Если работник, придя утром в контору, увидит потенциально выгодную возможность – скажем, что можно продавать антидиабетические продукты предрасположенным к диабету гостям из Саудовской Аравии, – он не может сдержаться и рвется в бой, даже если официально торгует осветительными приборами и продает канделябры старомодным вдовам с Парк-авеню.

Может быть, работник обязан предотвратить ЧП, но, если план вдруг меняется, работник не знает, что ему делать. Паралич может возникать из-за того, что распределение обязанностей размывает ответственность, но есть и еще одна проблема – масштаб.

Мы видели эту проблему в ходе вьетнамской войны. Большинство (предположим) считало, что этот образ действий абсурден, но проще продолжать, чем прекратить, – в особенности потому, что всегда можно придумать тысячу причин, почему так будет лучше (модификация басни «Лиса и виноград», ныне известная как когнитивный диссонанс). Мы видели ту же самую проблему в отношении США к Саудовской Аравии. После нападения на Всемирный торговый центр (бо́льшая часть террористов были саудовскими гражданами) ясно, что кое-кто в непричастном королевстве так или иначе приложил руку к атаке. Однако бюрократы, страшась перебоев с нефтью, не приняли верного решения и поддержали вместо этого абсурдное вторжение в Ирак, потому что так им казалось проще.

С 2001 года политика борьбы с исламскими террористами заключалась, как бы это помягче, в том, чтобы не замечать в комнате слона: мы лечим симптомы и игнорируем болезнь. Политуправленцы и медленно соображающие бюрократы тупят, позволяя терроризму расти и игнорируя его корни, – ведь это оптимальный образ действий, чтобы сохранить свое место, даже если это не оптимальный образ действий для страны. Мы потеряли целое поколение: те, кто после 11 сентября ходил в среднюю школу Саудовской Аравии («нашего союзника»), повзрослели, прониклись верой в салафитское насилие и его поддерживают, в том числе финансово. Хуже того, ваххабиты используют прибыль от нефти, чтобы ускорить промывку мозгов через медресе на Востоке и на Западе. Вместо того чтобы вторгаться в Ирак, взрывать Джихадиста Джона и других террористов по одному, увеличивая тем самым их численность, нужно было сосредоточиться на главном источнике проблем: ваххабитское/салафитское образование и распространение нетерпимых верований, по которым шииты, езиды и христиане – отклонение от нормы. Но, повторю, такое решение не может быть принято сборищем бюрократов с описанием должностных обязанностей.

То же самое случилось в 2009 году с банками. Я уже сказал в первой части пролога, что администрация Обамы стала соучастницей бизнеса Боба Рубина. Есть множество свидетельств того, что эти люди боялись раскачивать лодку и перечить своим дружкам.

Представьте, как действовали бы в этой ситуации люди, ставящие на кон шкуру вместо ежегодной «оценки работы», и вы увидите совершенно другой мир.

Далее мы поговорим об ахиллесовой пяте тех, кто свободен, но не так уж и свободен.

Как стать разоблачителем. – Джеймс Бонд не иезуит, он холостяк. – И профессор Мориарти, и Шерлок Холмс тоже. – Тотальная разведка в пиар-фирме Ketchum. – Поставить на кон шкуру террориста

Представьте, что вы работаете на корпорацию, которая наносит (пока что) невидимый ущерб обществу, скрывая канцерогенное свойство продукта, убивающее тысячи людей, – просто этот эффект еще не заметен. Вы можете предупредить общественность, но, конечно, потеряете работу. Есть риск, что коварные ученые компании опровергнут ваши слова, и вы будете унижены еще сильнее. Вы знаете, как пострадал от шестерок фирмы Monsanto французский ученый Жиль-Эрик Сералини, который, пока не выиграл дело о клевете, жил в полной научной опале – урон его репутации был таким, что он с тем же успехом мог стать прокаженным. Вы в курсе, что одни новости сменяются другими – и вас могут просто проигнорировать. Вам известны истории разоблачителей: даже если в конце концов все будет хорошо, корпоративные шестерки будут шуметь так, что правда выйдет наружу не сразу. В промежутке вы будете нести потери. Вас очернят так, что надеяться найти другую работу не стоит.

У вас девять детей и больная мать, и ваш поступок может поставить под удар будущее ваших детей. Они не поступят в колледж, не исключено, что вы едва сможете их кормить. Вас раздирает конфликт между долгом перед коллективом и долгом перед детьми. Вы знаете, что стали соучастником преступления и останетесь таковым, если ничего не сделаете: тысячи людей умрут, их тайно отравит ваша корпорация. Этичное решение дорого обойдется другим .

В фильме «007: Спектр» агент Джеймс Бонд поневоле вступает в борьбу – в своем «разоблачительском» стиле – с заговором темных сил, которые берут контроль над британской разведкой, включая шефов Бонда. Когда главу исследовательского отдела Q, смастерившего для Бонда новую крутую тачку и прочие гаджеты, просят помочь в борьбе с заговором, он говорит: «У меня ипотека и две кошки», – в шутку, конечно; в итоге он, рискуя жизнями двух кошек, сражается с плохими парнями.

Обществу нравятся святые и высоконравственные герои, хранящие целибат, – на них не давит семья, им не нужно выбирать между правильным поступком и этичным (кормить детей). Их семьей, пусть достаточно абстрактной, становится все человечество. У ряда мучеников вроде Сократа были маленькие дети (хотя Сократу было уже за семьдесят), и они решили вопрос не в пользу потомства [55] В «Апологии» Платона Сократ ведет себя как благородный человек: «Есть и у меня, любезнейший, кое-какие родные; тоже ведь и я, как говорится у Гомера, не от дуба родился и не от скалы, а произошел от людей; есть у меня и родные, есть и сыновья, о мужи афиняне, целых трое, один уже взрослый, а двое – младенцы; тем не менее ни одного из них не приведу я сюда и не буду просить вас о помиловании» (перевод М. С. Соловьева). . Многие так не могут.