Людвиг Витгенштейн - Философские исследования

Пусть значению слов тебя учит их употребление! (Аналогичным образом в математике часто можно рекомендовать: пусть доказательство учит тебя тому, что доказывается.)

"Так значит, считая в уме, я в действительности не вычисляю?" Ты же отличаешь все"таки устный счет от зримо выполняемых вычислений! Но узнать, что такое "счет в уме", можно, лишь усвоив, что такое "вычисление" вообще; научиться считать в уме можно, лишь вообще научившись считать.

Можно мысленно говорить что-то очень "отчетливо", передавая тональность предложения гудением (с сомкнутыми губами). Этому помогают и движения гортани. Но примечательно здесь то, что человек в этом случае слышит речь в своем воображении, а не просто чувствует ее каркас, скажем гортанью. (А тогда вполне позволительно представить себе, что и вычисления люди производят безмолвными движениями гортани, подобно тому, как можно считать на пальцах.)

Предположение, что при счете про себя в нашем организме происходит то-то, интересно для нас лишь тем, что указывает на возможное применение выражения "Я сказал самому себе·", то есть на возможность судить о физиологическом процессе на основе высказывания.

То, что другой говорит мысленно ["про себя"], сокрыто от меня, входит в понятие "внутренней речи". Правда, слово "сокрытое" следует признать ложным, ибо то, что скрыто от меня, должно быть открыто ему самому, он должен это знать. Но он этого не "знает"; он просто не испытывает того сомнения, которое существует для меня.

-то, что некто мысленно говорит самому себе, скрыто от меня" это утверждение могло бы, конечно, означать и то, что в большинстве случаев, когда так говорят, я не могу ни угадать, ни (как это было бы возможно) прочитать его фраз, скажем по движениям гортани.

[Утверждение]: "Я знаю, чего я хочу, желаю, во что верю, что чувствую·" (и т.д., перечисляя все психологически значимые глаголы) это либо бессмыслица философов, либо же не суждение a priori.

"Я знаю·" может означать "Я не сомневаюсь·" но это не означает, что слова "Я сомневаюсь·" бессмысленны, что сомнение логически исключено.

"Я знаю·" говорят и там, где можно было бы также сказать "Я верю" или "Я предполагаю"; в тех случаях, где возможно убедиться. (Если на это возразить, указав, что иногда говорят: "Уж я-то должен знать, болит ли у меня что-то!" или -только ты можешь знать, что ты чувствуешь" и т.п., то следует принять во внимание повод и цель этих выражений. Ведь мы же не будем считать фразу "Война есть война!" примером закона тождества.)

Можно вообразить случай, когда я мог бы убедить себя, что у меня две руки, но обычным способом я этого не могу сделать. "Но тебе нужно только поднять руки перед глазами". Если я сейчас сомневаюсь, что у меня две руки, то мне не обязательно верить и своим глазам. (С тем же успехом я мог бы спросить об этом у своего друга.)

С этим связано то, что, например, высказывание "Земля существует миллионы лет" имеет более ясный смысл, чем высказывание "Земля существует в течение последних пяти минут". Ведь человека, утверждающего последнее, я бы спросил: "На каких наблюдениях основывается это положение, а какие из них ему противоречат?" тогда как тот круг идей и наблюдений, на которых основывается первое положение, мне достаточно известен.

"У новорожденного ребенка нет зубов". "У гуся нет зубов". "У розы нет зубов". Последнее положение, можно сказать, очевидная истина. Оно даже более несомненно, чем то, что гусь не имеет зубов. И все же оно не столь уж ясно. Ибо где должны быть у розы зубы? У гуся их нет в его челюстях. И естественно, их нет у него в крыльях, но этого никто не имеет в виду, говоря, что у гуся нет зубов. А как быть, если кто-то скажет: корова жует свою пищу и затем удобряет навозом розу, следовательно, у розы есть зубы в пасти животного. И это не было бы абсурдным хотя бы потому, что человек не подумал бы искать зубы в розе. ((Связь с "болью в теле другого".))

Я могу знать, чт)о думает другой, а не чт)о думаю я.

Правильно сказать "Я знаю, чт)о ты думаешь" и неверно "Я знаю, чт)о я думаю".

(Целое облако философии конденсируется в каплю грамматики.)

"Мышление человека совершается внутри его сознания, закрытого настолько, что по сравнению с ним любая физическая закрытость нечто, явленное всем (Offen"da"liegen)".

Неужели к картине полной замкнутости склонны были прибегать и люди коли бы такие существовали, всегда способные читать (скажем, наблюдая за гортанью) безмолвные внутренние рассуждения других?

Если бы я вслух рассуждал с самим собой на языке, непонятном присутствующим, мои мысли были бы скрыты от них.

Предположим, какой-то человек всегда правильно угадывает то, что я мысленно говорю самому себе. (Как это ему удается неважно.) Но каков критерий того, что он угадывает правильно? Ну хотя бы такой: я, человек правдивый, признаю, что он угадал правильно. А не могу ли я заблуждаться, не может ли подводить меня моя память? И не может ли она делать это всякий раз, когда я не стремясь лгать высказываю то, о чем я думал про себя? Но тогда оказывается, что дело вовсе не в том, что "происходило у меня внутри". (Я здесь создаю вспомогательную конструкцию.)

Критерии истинности описания некоего процесса не является критериями истинности признания: я думал то-то. И важность правдивого признания не сводится к достоверности сообщения о некоем процессе. Скорее, она заключается в тех конкретных следствиях, которые можно извлечь из данного признания, подлинность которого подтверждается особыми критериями правдивости (Wahrhaftigkeit).

(Предположим, что сновидения позволяют нам сделать важные выводы о том, кому оно приснилось. Тогда то, на чем основаны эти выводы, можно считать правдивым повествованием о сновидении. Вопрос о том, не подвела ли человека память, когда он по пробуждении рассказал о своем сне, может и не подниматься, если не вводить совершенно нового критерия "согласованности" рассказа о сне с самим сном, критерия, который бы в данном случае различал "истину" и "правдивость".)

Существует игра: "отгадывание мыслей". Одним из вариантов игры мог бы быть следующий: я что-то сообщаю А на языке, непонятном для В. В должен разгадать смысл сообщения. Другой вариант: я записываю предложение, которое другой не может видеть. Ему нужно отгадать звучание слов или их смысл. Еще один вариант: я составляю картину"загадку из набора фрагментов. Другой не может меня видеть, но время от времени он угадывает мои мысли и произносит их вслух. Например, он говорит: "А куда эту деталь?" "Теперь я знаю, куда ее приложить!" "У меня нет ни малейшего представления, что подходит сюда". "Небо с этим всегда труднее всего" и т.д. При этом мне нет необходимости что-либо говорить ни вслух, ни про себя.

Все это было бы отгадыванием мыслей; если же реально этого не происходит, то мысль не делается чем-то более сокрытым, чем не воспринимаемый нами физический процесс.