Хаймо Хофмайстер - Что значит мыслить философски [Поиск фундамента всего знания и всего сущего]

Если согласиться с тем, что сущность человека следует определить как свободу, то нужно также признать требование о сохранении и развитии этой свободы в человеке и благодаря человеку в качестве нравственного закона. Не является ли преступление против свободы преступлением против самого человека? Поскольку свобода провозглашается в человеке как в индивидууме, так и как в социальном существе, то категорический императив связан с человеком особым образом:

Поступай так, чтобы ты всегда относился к человечеству и в своем лице, и в лице всякого другого так же, как к цели и никогда не относился бы к нему только как к средству. [631]

Здесь недвусмысленно подчеркнуто следующее: разумность и свобода воли сами по себе представляют цель, которую никогда нельзя сводить к простому средству.

В то же время категорический императив — это совершенный способ действия совести. Ведь не иначе, как благодаря ей, действующий человек узнает о том, что есть моральный закон и что таковым не является, что он запрещает, а что разрешает.

Этика в кантовском смысле автономна, и как таковая она с необходимостью формальна. И как автономия не подразумевает беззаконность, так и формальность не означает бессодержательность. Формальность предполагает скорее то, что нравственная позиция должна достигаться не только согласием с нравственным законом, но ради него (а). Однако противодействие и взаимодействие обязанности обоснования максимой и нравственным сознанием становится возможным благодаря формальности категорического императива как высшего нравственного закона, ибо только его формальный характер обеспечивает содержательное определение как автономное (b).

а) Поступок, совершенный ради закона, следует отличать от того поступка, который случайно совпадает с нравственным законом или добром. Кант проводит здесь различие между поступками, совершенными из долга, и поступками, просто соответствующими долгу. Это различие скрывается за появившимся позже различием между моральностью и легальностью:

Например, сообразно с долгом, конечно, то, что мелкий торговец не запрашивает слишком много у своего неопытного покупателя; этого не делает и умный купец, у которого большой оборот, а, напротив, каждому продает по твердо установленной общей цене, так что ребенок покупает у него с таким же успехом, как и всякий другой. С каждым, таким образом, поступают здесь честно. Однако этого далеко не достаточно, чтобы на этом основании думать, будто купец поступал так из чувства долга и по принципам честности; того требовала его выгода; но в данном случае нельзя считать, что он, кроме того, еще испытывает прямую симпатию к покупателям, чтобы, так сказать, из любви не оказывать ни одному из них перед другим предпочтение в цене. Следовательно, такой поступок был совершен не из чувства долга и не из прямой симпатии, а просто с корыстными целями. [632]

Купец, по Канту, поступает соответственно долгу в смысле закона, легальности. Правда, соответственно долгу он действует и тогда, когда установление им якобы справедливой цены обусловлено непосредственной потребностью в его товаре. Поэтому он должен не сомневаться в том, что есть такие же купцы, делом которых является приносить добро в виде приемлемой цены, которые поступают тем самым морально, по долгу.

b) Только формальный принцип нравственности может быть одновременно и автономным. Если бы содержание нравственного закона было дано заранее, как об этом думал еще Фома Аквинский, то человеческая свобода состояла бы тогда в поисках этого закона, а не в его формулировании. В таком случае невозможно было бы точно воспроизвести определенное содержание всех времен и всех ситуаций, да и по поводу любого времени и любой ситуации невозможно было бы сказать, какие максимы нравственности могут быть свойственны им, а какие нет. Да и неопределенность содержания нравственного закона не говорит ведь о том, что они разные. Тем не менее согласование максим друг с другом, знакомство с ними дает знание для принятия решения, какая максима пригодна в качестве практического закона. [633]Причем наряду с различием ситуаций можно выделить также постоянно существующие и воспроизводимые структуры, которые, естественно, учитываются при принятии решений. Они возникают в результате знания, которое дают совместная деятельность, семья, общество о структуре человеческой природы и способов совместной человеческой жизни. Свое выражение этот опыт находит в определяющем жизненный процесс нравственном сознании человека и общества. Аристотелевские добродетели, библейские заповеди, формулировки прав человека, да и вообще обычаи и право — все это письменная фиксация этих опытов. И все же ни один из них не обладает в своей исторической форме абсолютной обязательностью. От них следует отказываться по мере того, как новые опыты будут проверены на свою обязательность.

В плане формулирования категорического императива можно сказать, что эти письменные закрепления нравственного сознания следует проверять так же, как и максимы, на их всеобщность. Когда Кант в рамках категорического императива формулирует, что максимы должны использоваться как всеобщие законы, то этим он говорит не только о законе той или иной общности людей как некой всеобщности, нет, он требует осмыслить последствия поступка для будущей эпохи и будущего общества, в которых ныне действующие люди сами уже, возможно, не будут жить. Ориентация на будущее выражается в том требовании, что нравственный закон должен иметь свое значение для всех разумных существ. Эта требуемая всеобщность имеет «трансцендентальный характер» и подразумевает не простое обобщение или схематическую генерализацию. Движущая сила нравственного закона скорее состоит во всеобщности свободы, которая как определенная свобода («подняться на гору») всегда есть преодоление всеобщей и абстрактной свободы («я еще не решил, что делать») и должна из своей определенности («покорить гору») быть свободой вновь возвратиться во всеобщность («я могу решиться вновь и уже на что-нибудь другое»). Поскольку только одна и та же воля есть свободная воля, стремящаяся в своем волении, которое, наверняка, всегда есть у каждого человека, быть всеобщей волей, то категорический императив нацелен на то, чтобы в требуемом соответствии максимы и всеобщего закона сделать возможной и автономно осуществить свободу как определенную всеобщность. То, что целью нравственного поступка может быть не осуществление кем-то заданной цели, а свобода, которая сама по себе существует как свобода своей telos, есть основание автономной этики. В ней свобода проявляется не как атрибут человеческого существования, нет, свобода — это его сущность, только благодаря ей человек и становится человеком. Ее конкретизация в нравственных и политических отношениях и есть задача, вытекающая из этой свободы.