Ларс Свендсен - Философия философии

С процессом созревания чувств тесно связано развитие способности к этическим суждениям. Чувства не всегда могут подсказать нам, что правильно, а что нет. При этом овладеть этической теорией нельзя посредством решения примеров и произведения подсчетов, как в математике. Этические проблемы, с которыми мы сталкиваемся, не так просты, как хотелось бы философам. Не существует «этических формул», которые безошибочно подскажут нам, что именно нужно делать, когда действительность не соответствует нашим стройным, но абстрактным теориям. Не существует никакой высшей инстанции, кроме способности к этическим суждениям. Но для того чтобы она работала как надо, требуется также этическое воображение. Нужно уметь представить себе ситуацию с других точек зрения, нежели собственная. А для этого, в свою очередь, нужно хорошо знать себя. Мы должны знать, на что мы способны, а на что нет. Мы должны иметь знания о мире, чтобы понимать, какие препятствия нам могут встретиться на пути реализации добра. Обретение этической мудрости подразумевает утрату этической невинности. Именно поэтому мне не нравятся такие понятия, как альтруизм и доброта, – в них слишком много невинности. Обретение этической мудрости требует понимания, что мир несправедлив, и мы мало что можем поделать с этим фактом, но обязаны хотя бы попытаться.

Ханна Арендт описывает мышление как деструктивную деятельность. Эта деструктивность, однако, имеет благородную цель освободить нас от застарелых ментальных привычек. Благодаря мышлению мы можем посмотреть на себя и свои поступки со стороны. Однако Арендт подчеркивает, что мышление должно сопровождаться способностью к суждению. Лишь вынося суждения, мы можем воплотить свое мышление в жизнь. Целью мышления должно быть возвращение к тому миру, от которого оно отталкивается. Мышление не должно стремиться к абстрактному знанию, оно должно наделять нас способностью к суждению – и к осмысленному действию .

Время от времени приходится слышать жалобы на академическую философию в целом, как будто статус академической дисциплины наносит ущерб философии. Типичные примеры таких жалоб можно найти у Шопенгауэра. Он утверждает, что государственное финансирование превращает философию «в шутку». Это забавно слышать, особенно в свете того, что философия всегда была более или менее академичной. В античности существовали философские школы. Платон руководил Академией до самой своей смерти в возрасте 80 лет, а затем она продолжала существовать еще около 900 лет, пока в 529 году ее не закрыл император Юстиниан. Аристотель проходил обучение в платоновской Академии в течение 20 лет – он пришел туда в возрасте 17 лет и оставался до тех пор, пока руководство после смерти Платона не перешло к племяннику Платона Спевсиппу. После этого Аристотель основал собственную философскую школу, Ликей. Эти философские школы сильно отличались от современных университетов, но представляли собой академические сообщества, где философией занимались профессионально. То же можно сказать о философии в период развития схоластики и появления университетов в XIII веке. Большинство крупных философов – и нынешних, и прежних, – в том или ином смысле были академическими философами. И даже философы, которые демонстративно отрицали академичность – к примеру, Ницше и Кьеркегор, имели хорошее образование, потому что иначе они не смогли бы написать свои труды. За исключением некоторых досократиков, которые, впрочем, тоже были самыми образованными людьми своего времени, сложно найти какого-нибудь крупного философа, не получившего академического образования. Разве что Руссо. Большинство философов даже преподавали в каком-нибудь учебном заведении. Разумеется, есть исключения, но их немного, а сегодня и вовсе почти не встречается.

Профессиональная философия не вызывает большого интереса за пределами узкого круга посвященных, но это не означает отсутствия интереса к философии вообще. Проблема в том, что большая часть академической философии становится совершенно неактуальной. Что любопытно, параллельно с этим растет интерес к внеакадемической философии. Здесь хочется прибегнуть к дарвинистской аналогии: мы объясняем селекцию определенных биологических качеств тем, что они способствуют выживанию отдельного организма, но это вовсе необязательно означает, что они способствуют выживанию всего вида. Каждая сельдь стремится занять место в центре косяка, поскольку таким образом она лучше защищена от хищников, но это никак не поможет всему косяку, если его внезапно съест кит. Точно так же специализация и «механизация» отдельного философа улучшает его положение в среде профессиональных философов, поскольку повышает шансы на получение академических должностей, а также обеспечивает ему большее количество студентов, которых он обучает решать те же проблемы и теми же методами, что и он, но вместе с тем способность к выживанию всей популяции философов снижается. В современной философии важную роль играет поиск решений и новых точек зрения на проблемы, которые интересуют исключительно философов, и именно таким путем можно сделать академическую карьеру и получить признание. Актуальность философии для окружающего мира при этом совершенно не важна. Превращение философии в профессию улучшило ее техническое качество, но также сделало ее более скучной и безжизненной.

Имеют ли нынешние философы какое-то влияние за пределами академических кругов? Зависит от того, о какой философской традиции идет речь. Континентальная философия играет довольно важную роль как в академической культуре, так и в обществе. Аналитическая философия имеет влияние главным образом в профессиональных кругах: ученый-лингвист вполне может заинтересоваться трудами Куайна, но этого едва ли стоит ожидать от простого обывателя. Философия не единственная дисциплина, которая все больше отдаляется от простых людей. Такое происходит с большинством наук. Но мне кажется, что этот процесс хуже сказывается на гуманитарных науках, и в том числе на философии, чем на естественных науках. Если мы рассматриваем философию как дисциплину, цель которой состоит в том, чтобы сделать жизнь многих людей, а не только профессиональных философов, более осознанной, то и заниматься ею нужно так, чтобы она была доступна многим. С моей точки зрения это главная задача философии, и ее выполнение оправдывает существование философии как научной дисциплины.

Любые исследования должны быть оправданны. Как отмечает Кнут Эрик Транёй, у оправданности есть два аспекта: внешний и внутренний. Внешний аспект касается оправданности исследования перед обществом (которое ожидает получить что-то в обмен на вложенные ресурсы), а внутренний аспект выражается в оправданности исследования перед научными кругами (и здесь играют важную роль доказательства и актуальность исследования). В современной профессиональной философии внимание уделяется исключительно внутреннему аспекту, а именно обоснованности результата. Ценится логическая последовательность и то, что автор предусмотрел все мыслимые – а также и все «немыслимые» – возражения, что он ознакомился со всей актуальной литературой в своей области и т. д. Разумеется, все это очень важно, поскольку поддерживает занятия философией на высоком профессиональном уровне. Проблема только в том, что это превратилось в самоцель. Между тем требование актуальности проникает гораздо глубже в суть вещей: в чем заключается смысл данного исследования? Почему именно эта тема так важна? Здесь часто ссылаются на то, что данная тема уже давно находится в центре внимания, и вопрос актуальности снимается простой отсылкой к профессиональной традиции, к которой текущее исследование может добавить нечто новое. Этого, может быть, и достаточно для внутреннего оправдания, но заметить актуальность такого исследования со стороны может быть непросто.