Борис Кузнецов - Философия оптимзма

Они в значительной мере противоречат концепции, положенной И. И. Мечниковым в основу «Этюдов оптимизма». Эта концепция противопоставляет страху смерти «инстинкт смерти» — естественное стремление к покою после долгой и активной жизни. По мнению Мечникова, страх смерти — результат того, что люди в большинстве случаев не доживают до появления такого стремления; нормальная жизнь, ортобиоз должен обеспечить долголетие и «инстинкт смерти».

Но «инстинкт смерти», по-видимому, связан с затухающим в течение долгого времени интересом к жизни, темпераментом вмешательства в жизнь и потенциалом ее преобразования. Тенденции современной цивилизации позволяют предвидеть не асимптотическое приближение такого интереса, темперамента и потенциала к нулевой линии, а возрастание его и превращение смерти не в желанный покой («инстинкт смерти»), а в нечто враждебное человеку, в противника, с которым общество борется, рассматривая максимальное продление жизни как существенную цель своих трудовых и интеллектуальных усилий.

Как связаны такие тенденции с неклассическим характером современной науки?

В современной геронтологии иногда высказывается мысль о возрастной деградации, закодированной в структуре молекулы живого вещества. Но если это и так, то наука, по-видимому, движется к реальной возможности воздействовать на наследственный код. Важно подчеркнуть, что такая возможность связана с существенно неклассическими процессами. Например, радиационная генетика включает воздействие излучений, природа которых раскрывается в свете квантовой физики. О разграничении классических и квантовых элементов молекулярной биологии речь пойдет в главе «Молекулярная биология». Но уже сейчас следует отметить характерную связь динамического, преобразующего, активного оптимизма с неклассическими представлениями.

Эта связь видна отчетливее, когда речь идет о ликвидации ряда болезней, сокращающих длительность жизни и работоспособности человека. И еще отчетливее — при анализе общего экономического эффекта науки, при определении научных основ происходящего уже и проектируемого на конец нашего столетия подъема уровня потребления. Менее отчетлива связь современной науки с рационализацией и оздоровлением экологических условий. Сейчас на очереди негативная сторона проблемы, необходимость ограждения лесов, водоемов и воздуха от загрязнения. Но это только часть, начало радикальной рационализации экологической среды человека как условия радикального увеличения длительности и заполненности его жизни.

Эти два определения — длительность и заполненность, экстенсивное и интенсивное увеличение человеческой жизни — характеризуют изменение характера и содержания труда. Как уже было сказано (и как будет подробней объяснено во второй и третьей частях этой книги), применение неклассической науки означает переход труда к новым, все более общим и фундаментальным, динамическим, реконструирующим производство функциям. Подобная эволюция труда неотделима от эволюции науки, к которой все более фундаментальные принципы становятся пластичными, изменяющимися, зависящими от экспериментального и производственного опыта. Она, эта эволюция, несколько аналогична поворотам науки, о которых уже шла речь: изменениям представления о ratio мира, восприятию в качестве мировой гармонии уже не постоянства положений (Аристотель), а постоянства скоростей («Диалог» Галилея), ускорений (галилеевы «Беседы»), масс (ньютоновы «Начала»), масс покоя и т. д. В содержании труда аналогичный переход к новому инварианту, к новой упорядочивающей тождественности также неотделим от констатации нарушения старого инварианта, старой тождественности. В современной неклассической науке и в современном воплощающем науку производстве такой переход становится практически непрерывным, и в этой непрерывности — источник их специфического воздействия на характер и роль «старости» в современной цивилизации.

Слово «старость» поставлено в кавычки не потому, что она исчезает — этого не происходит, а потому, что понятие старости, ее характер и роль радикально меняются. Естественным представляется распределение функций между сосуществующими и сотрудничающими поколениями, когда «отцы» хранят установившийся порядок, а «дети» — носители нового, того, что нарушает традицию. Конфликты «отцов» и «детей» обычно и выражали разрыв между двумя компонентами труда и познания — поддержанием традиции и ее преобразованием. Такой разрыв был основой и традиционализма старости, и нигилизма молодости. Реальный научный, технический и экономический прогресс опирался на обе компоненты: практика и опыт подготовляли переход к новым общим концепциям, и вместе с тем их результаты не могли быть ни найдены, ни сформулированы, ни применены без приобщения к каким-то уже установившимся общим категориям. В классической науке и в воплощавшем их производстве такое приобщение могло в течение длительных перидов не нарушать старые концепции — отсюда иллюзия их априорности, отсюда априорная приверженность к уже установленному, отсюда и нигилистическое отрицание уже установленного. Гносеологической основой указанных коллизий был квазистатический характер научных концепций. В рамках диалектического мировоззрения, прп понимании и обобщении фундаментальных сдвигов в познании и в практике не было ни иллюзий априорной неподвижности устоев картины мира; ни вытекавшего из этих иллюзий разрыва между новым и старым в науке и в экономике.

Роль старшего поколения в жизни общества во многом зависела от соотношения этих слившихся и ставших дополнительными компонент познания и преобразования мира. Первоначально практический опыт и эмпирическая регистрация явлений и закономерностей не складывались в устойчивые общезначимые ряды. В те времена сохранение традиций не становилось особой, выделившейся функцией и стариков, которые еще не стали старейшинами, оставляли без пищи, убивали, а иногда и поедали. Потом были найдены и закреплены традицией и обычаем некоторые устойчивые эмпирические знания и правила. Они казались священными, а их хранители, обладавшие наибольшим жизненным опытом, стали старейшинами. В какой-то мере власть, влияние и активное воздействие па жизнь и труд были связаны с возрастом и позже. Превращение промышленности в прикладное естествознание, замена традиции наукой, сравнительно высокий динамизм, высокий темп технического прогресса существенно изменили социальный вес возрастных групп. Но нас интересует здесь соответствующий эффект неклассической науки и современной научно-технической революции.

В неклассической науке эмпирический опыт, внешнее оправдание, «продвижение разума вперед» неотделимы от логических конструкций, внутреннего совершенства, «углубления разума самого в себя». Длительное накопление эмпирических данных и их последующее логическое обобщение уже не характерны для науки, чаще теперь преобразование общих конструкций сопровождает эмпирический опыт и даже сливается с ним. Но такая филогенетическая особенность современной науки характерна и для онтогенеза, для творческого пути отдельного ученого. Для него характерна и другая особенность современной науки: разработка некоторого нового принципа уже не состоит в подведении под неизменную схему новых «внешних оправданий», они сопровождаются перестройкой этой схемы. Поэтому для пеклассической науки не характерен взлет теоретической мысли в начале творческого пути, который затем сменяется спокойной разработкой найденного принципа.