Сергей Чудинов - Терроризм смертников. Проблемы научно-философского осмысления (на материале радикального ислама)

Во-первых, тезисы Пейпа звучат весьма обнадеживающе и привлекательно, поскольку «никому не нравится идея о том, что мы, возможно, вступили в противостояние с растущими волнами самоубийственных фанатиков, которое будет длиться не одно поколение», тем временем «профессор Пейп говорит нам, что это вовсе не должно быть так, что в наших силах остановить это прямо сейчас» [223] Ibid. . Во-вторых, его тезисы основаны на эмпирических данных, что опять-таки импонирует человеку, который привык к количественным и проверенным данным, выраженным в числах, секторных диаграммах, графиках, не учитывая в полной мере то обстоятельство, что «базы данных могут быть некорректными, выборка может быть слишком ограниченной, а статистика — вводящей в заблуждение» [224] Ibid. . В-третьих, научное объяснение имеет секулярный характер, что также более понятно западному человеку, для образа мысли которого, согласно Крамеру, чужда «идея религии как независимой величины». В исламе пугает то, «что кажется комбинацией необъяснимой обиды и безграничного честолюбия», тогда как национализм, предъявляющий ограниченные требования, — гораздо более привычное явление [225] Ibid. .

Переходя к существу дела, Крамер критикует теорию Пейпа за ее универсальность, стремление объяснить все многочисленные случаи суицидального терроризма, исходя из одного и того же набора факторов. «Я не понимаю, — говорит ученый, — почему терроризм смертников должен означать везде одно и то же явление. Почему он не может иметь разное происхождение и стремиться к разным целям в различных контекстах? В конце концов это система вооруженной борьбы (weapons system), а история подобных систем — это диффузия и мутация под воздействием различных условий».

Далее ученый проверяет применимость теории Пейпа на трех исторических примерах, которые ему наиболее близки как специалисту: террористических кампаний Хезболлы в Ливане (в 1980-х), палестинской Хамас (с середины 1990-х) и международной деятельности Аль-Каиды. В ходе проверки выясняется, что основной тезис Пейпа о националистических корнях терроризма смертников идеально подходит только к первому случаю и лишь частично верен в отношении второго. В обоих случаях имеется наличие израильской военной оккупации (в Палестине поддержанной экспансией еврейских поселенцев), а также масса группировок, как исламистских, так и светских, организующих систематические кампании бомбистов-смертников. Но если в Ливане эти кампании действительно имели вполне прозрачную цель — освобождение конкретной части оккупированной территории, то в палестинском примере Крамер усматривает совершенно иные мотивы, обусловившие динамику эскалации террористического насилия.

Крамеру атаки смертников в Палестине кажутся оторванными от националистической «стратегической логики». Прямые атаки на Израиль, нацеленные на гражданское население, вместо национального освобождения послужили причиной новой оккупации большей части Западного берега и легитимации строительства разделительной стены, а также потери международного сочувствия. К тому же националистическая парадигма не объясняет, почему в Палестине терроризм смертников появился относительно поздно, только в 1990-е? Хотя подходящие социальные условия существовали еще 30 лет назад, когда Израиль оккупировал Западный берег Иордана и Газу. Фрустрация по поводу невыполняемых соглашений в Осло и экспансия израильских поселенцев не могут быть решающими факторами, поскольку и в предыдущие годы также замечались неожиданные скачки в росте еврейских поселений и множество провалившихся планов мирного урегулирования. Сама партия Хамас, принявшая важное участие в первой интифаде, не прибегала к методу терроризма смертников вплоть до середины 1990-х. Стратегическая логика Хамас укладывается в совершенно иную схему. Для оппозиционной партии Хамас, провозгласившей радикальные лозунги уничтожения Израиля и бескомпромиссного освобождения всей Палестины, терроризм смертников был способом выиграть умы избирателей и подорвать политическую монополию ООП и партии Фатх Я. Арафата в Палестинской автономии, чего она в итоге и добилась.

В итоге, так же, как А. Могадам, Крамер усматривает основной недостаток теории Пейпа в недооценке религиозного фактора. Что касается примера Ливана, то, несмотря на возникновение целого фронта организаций различной идеологической ориентации (исламистские шиитские Хезболла и Амаль, просирийская секулярная Сирийская социально-националистическая партия), изначально терроризм смертников был инициирован исламистской Хезболлой, а затем распространился на ее секулярных соперников. Потребовалась вторичная религиозная интерпретация шиитской идеи мученичества для того, чтобы сделать первоначальный прорыв (здесь значительный вклад принадлежал духовному наставнику Хезболлы аятолле Мухаммаду Хусейну Фадлалле). Важнейший вывод Крамера звучит так: «Исламизм не присутствует во всех бомбингах смертников. Но он должен быть при их создании» [226] Ibid. . То же самое не менее верно в отношении палестинского терроризма и транснационального терроризма Аль-Каиды. В случае Палестины накала националистических чувств из-за бедствий оккупации было недостаточно для порождения терроризма смертников, который впервые был инициирован именно исламистами. Что же касается Аль-Каиды, то причину большого числа саудовцев среди террористов-смертников в этой сетевой организации Крамер объясняет не оккупацией Аравии, но особым салафитским воспитанием саудовцев, которые привыкли оценивать себя как правое меньшинство, представляющее нормативный ислам. Такое самосознание стало культивироваться десятилетия назад саудовским королевским домом, рассматривающим «салафитскую церковь» в качестве привилегированного домена саудовцев.

Поэтому Крамер солидаризуется с мнением Пейпа о том, что феномен террористов, взрывающих себя, требует «стратегической», «социальной» и «индивидуальной логики», добавляя к ним столь же необходимую «моральную логику»,«которая является точкой входа для инновационных интерпретаций ислама» [227] Ibid. .

Одним из критиков националистической теории Р. Пейпа также стала Миа Блум, опубликовавшая в том же 2005 году свою книгу о терроризме смертников под заголовком «Умереть, чтобы убить». Однако ее собственные концептуальные построения важнее этой критики, поскольку они вошли в западную науку как один из вариантов социологического объяснения феномена терроризма смертников.