Эрик Вейнер - Философский экспресс. Уроки жизни от великих мыслителей

То, что сказал о стихах французский критик Поль Валери, вполне применимо и к нашим жизням. Их никогда не доводят до конца — их оставляют неоконченными. Неоконченное дело — это не признание поражения. Напротив, человек, покидающий этот мир без незаконченных дел, не жил полной жизнью [181] Многие из знакомых мне философов хорошо проиллюстрировали бы собой этот тезис. Особенно — Торо. Словами писателя Уильяма Кейна, «он упорно вел дневник, пока не вмешалась тяжелая болезнь, и даже на смертном одре он не прекратил писать. Дополнял свой календарь наблюдений за цветами и кустарниками, составлял списки птиц, делал подборки дневников, составлял из них статьи». William Cain, ed., A Historical Guide to Henry David Thoreau (New York: Oxford University Press, 2000), 4. .

Пока наше будущее сжимается, будущее тех, кто молод, обретает форму. Наши неоконченные дела завершат другие. Эта мысль — быть может, в большей мере, чем прочие, — облегчает мысли о старости. Бовуар писала: «Я люблю молодых людей, и если в их замыслах узнаю следы своих собственных — то понимаю, что моя жизнь продолжится, даже когда я сама лягу в могилу».

Конечно же, никаких гарантий здесь нет. Вполне возможно, молодежь извратит наши замыслы, равно как и мы извратили замыслы предыдущих поколений. Но мы над этим не властны. Мы словно путешественники, остановившиеся в гостинице проездом. Замечаем табличку «не курить», оставляем в номере порядок, может быть — напишем что-то в книгу отзывов.

Я не готов передавать эстафету. Еще не сейчас. Я же не стар. Однако если… то есть когда я все же столкнусь со старостью, что мне записать в книге для моей дочери? Вот мы с ней едем в очередном поезде, и я смотрю на нее, эту девочку на пороге взрослости. В ушах наушники, пальцы бегают по экрану смартфона — она не замечает, как, достав свой стариковский блокнот и стариковскую ручку, я пишу:

Милая Соня.

Сомневайся во всем, особенно в своих вопросах. Смотри на мир с интересом. Общайся с ним благоговейно. Слушай его с любовью. Всегда учись. Делай все на свете, но иногда прерывайся и делай «ничего». Переходи мосты как сама захочешь. Не ругай свой сизифов камень. Сроднись с ним. Полюби его. Ах да. И давай-ка поменьше Макдоналдса.

Или нет. Выбирать тебе.

За окном пасмурное небо укутывает французские поля пуховым одеялом. Внутри вагона царит неопределенность. Мы прокрались в поезд, не зарезервировав места. Приходится на каждой станции, когда заходят новые пассажиры, пересаживаться. Как-то это неуютно. Только я привыкну к своему месту — как меня гонят, и все начинается заново.

Таковы поездки без брони места. Такова же и философия. Только привыкнешь к тому или иному положению дел — например, что источник любого знания — чувства, — и тут нашу уверенность что-то опрокидывает и приходится начинать с нуля. Этот постоянный побег из состояния комфорта и уверенности выматывает, но без него никуда.

Я смотрю на Соню, поглощенную цифровым миром и ничуть не смущаемую нашими перемещениями. Почему, интересно, я не могу быть, как она?

Мой разум оборачивается вокруг этой мысли, привыкает к ней — и тут мои размышления нарушает очередной поток пассажиров. Собрав свои стариковские книги и стариковские ручки, я семеню дальше по проходу в поисках нового пристанища.

Представьте себе огромный бассейн, вмещающий семь миллиардов человек. Никто не видел бассейна, но его существования никто не отрицает. В тот или иной момент всех бросят в этот бассейн. Большинство людей — пожилыми, некоторых — в зрелом возрасте, совсем немногих — молодыми. Вопрос лишь в том, когда это случится. Избежать попадания в бассейн не удастся. И никому еще не удалось из него выплыть.

Казалось бы, люди должны живейшим образом интересоваться этим бассейном. Задаваться вопросами. Насколько он глубок? Теплая там вода или холодная? Как мне подготовиться к моменту, когда меня бросят в бассейн? Стоит ли бояться этого момента?

Однако люди говорят о бассейне редко. И обычно косвенно. Иные даже не могут себя заставить выговорить слово «бассейн». Они говорят «емкость с водой», а то и еще более загадочно — «большое сами-знаете-что». Учителя не говорят о бассейне с учениками. Родители (за редким исключением) — с детьми. Считается неприличным говорить о бассейне за званым ужином и в общественных местах.

Люди во что бы то ни стало избегают даже думать о бассейне. Лучше уж, считают они, предоставить работникам бассейна всем заняться. Но сколько бы люди ни пытались оттолкнуть это от себя — гигантский бассейн никуда не девается, поблескивая где-то в подсознании, словно скрытое от глаз морское чудовище. Люди потягивают латте, заполняют финансовые отчеты, укладывают спать детей, а на задворках сознания плещется еле слышный, но постоянный вопрос: не сегодня ли меня швырнут в бассейн?

Все философы, с которыми я встречался на пути, о чем-то со мной говорят. Кто-то громче других. Но никто не говорит громче и четче Мишеля де Монтеня. С этим французом из XVI века я с удовольствием выпил бы пива. Я вижу в Монтене себя, а в себе — Монтеня. Дело даже не столько в его идеях, а в том, как он приходит к ним: интуитивно, на ощупь. Монтень — мой человек. Моя родственная душа в философии.

Как и я, он беспокоен душой и телом. Как и я, он любит путешествовать, а еще больше — возвращаться домой. Как и мне, ему необходимо все время подчеркивать и делать пометки. Как и у меня, у него ужасный почерк, и разбирать написанное для нас обоих — пытка. Как и я, он не умеет обращаться с деньгами и совершенно беспомощен в деловом мире («Я готов заняться чем угодно, лишь бы не читать договоров»). Как и я, он не умеет готовить («Будь у меня полная кухня припасов, я все равно голодал бы»). Как и я, он готов общаться с миром, но порой чувствует сильнейшее, почти непреодолимое желание от него сбежать. Как и я, он человек настроения. Как и я, он не слишком любит писать о себе, но все равно пишет. Как и я, он умеет жить лишь на двух скоростях: медленно или быстро. Как и я, Монтень боится смерти. В отличие от меня, он готов встретить свой страх лицом к лицу.

Смерть всех нас делает философами. Даже наименее склонный к созерцанию человек в какой-то момент задумывается: а что происходит, когда умираешь? Стоит ли в самом деле бояться смерти? Как мне примириться с этим? Смерть — лучшая проверка для философии. Если философия не в состоянии помочь нам справиться с самым важным и самым ужасным моментом жизни, на что она вообще нужна? Монтень писал: «Вся мудрость и все рассуждения в нашем мире сводятся в конечном итоге к тому, чтобы научить нас не бояться смерти».