Дэвид Харт - Бог. Новые ответы у границ разума

Более того, когда человек смотрит внутрь себя, в ту исчезающую точку единства, которая делает возможной всю ментальную жизнь, вероятно, он смотрит в сторону чего-то более реального. Созерцательные и философские традиции, восточные и западные, настаивают на том, что источник и основа единства разумного сознания – это трансцендентная реальность единства как такового, простота Бога, единая основа как сознания, так и бытия. Для Плотина единство нуса , интеллектуальной вершины Я, есть участие в Едином, божественное происхождение всех вещей и основание открытости разума и мира друг другу. Для суфийской мысли Бог – это Я всех самостей, Единый – Аль-Ахад , – который есть единственное истинное Я, лежащее в основе сознания каждого зависимого Я. Согласно Кена-Упанишаде, Брахман – это не то, что разум знает как объект, и не то, что видит глаз или слышит ухо, а то, чем разум постигает, с помощью чего видит глаз, с помощью чего слышит ухо; атман – самость в своей божественной глубине – это глаз глаза, ухо уха, основа всеведения. Августин, заглянув внутрь себя, обнаружил внутренний свет, который исходил не от него самого, а свыше, творя и поддерживая его, озаряя его разум и призывая его разум к себе. Согласно Моисею де Леону (около 1250–1305), чтобы обратить взор ума внутрь себя, нужно обнаружить, что в своей внутренней сущности все вещи являются цепью, схваченной в единстве неделимого существа и познания Бога. Для Рейнской мистики – на самом деле, как и для созерцательных практик во всех великих теистических традициях – более внутренней для сознания, чем само сознание, является «scintilla», или «искра» божественного света, что дарует жизнь и истину душе, и внутреннее путешествие сознания к собственному источнику приводит его к месту, где оно обнаруживает себя в своем самопознании совершенно зависимым от возвышенной простоты Божьего знания всех вещей. Однако это не только созерцательное учение.

Какова именно связь между бытием мира и нашим знанием о нем? Является ли это чисто внешним, чисто физическим взаимодействием между материальными вещами? Или между ними существует какая-то более тесная и взаимозависимая связь? Я полагаю, что это вопрос, к которому истинно механистическая эпоха совершенно нетерпима; но, возможно, это основной вопрос, лежащий в основе всех других вопросов философии. Это очень старая метафизическая головоломка – являются ли бытие и сознание полностью разводимыми понятиями. Может ли что-то существовать, например, таким образом, чтобы его нельзя было воспринять или вообще помыслить о нем, может ли оно существовать хотя бы само по себе, хотя бы в принципе? В каком смысле это что-то отличалось бы от абсолютного ничто? Безусловно, представляется разумным сказать, что бытие есть проявление, что реальное существование есть откровение, что существование должно быть ощутимым, мыслимым, познаваемым. И поэтому, возможно, полноценное существование должно быть проявленным для сознания. Если бы существовала вселенная, в которой нет сознания, то в каком смысле существовала бы сама эта вселенная? Разумеется, не как полностью артикулированная пространственная и временная реальность, наполненная четко дискретными объектами, конкретно и непрерывно вытекающими из исчезнувшего прошлого в еще нереализованное будущее, подобно вселенной, существующей в нашем сознании: реальность, которую мы находим в наших мыслях, в которой интенсивности и плотности, длительности и последовательности расположены в таком великолепно сложном, но разнообразном порядке, существует только относительно сознания; во вселенной, лишенной разума, на феноменальном уровне – уровне реальности, как он представляется интенциональному осознанию, – вообще ничего не существовало бы. Сама по себе, если бы она имела какую-либо реальность, эта «бессмысленная» вселенная была бы только совокупностью частиц или квантовых потенциальностей, «расширяемых» лишь относительно друг друга, но способом, совершенно отличным от видов постигаемого нами расширения в пространстве и времени. Даже тогда, однако, кажется справедливым сказать, что такая вселенная, если бы она существовала, существовала бы точно в той мере, в какой она могла бы быть известна сознанию. Нет такой вещи, как онтологическая когерентность, которая не была бы рациональной когерентностью. Тогда, возможно, существует точка, в которой бытие и постижимость становятся концептуально неразличимыми. Только в качестве постижимого порядка, в качестве когерентного феномена (осязаемого либо интеллектуального) что-то является чем-то вообще, будь то элементарная частица или вселенная; возможно, верно, что на самом деле может существовать только то, что в принципе может быть известно.

Так, во всяком случае, нам следовало бы думать. Стремление человека познать истину вещей, насколько это возможно и в какой бы то ни было сфере, поддерживается молчаливой верой в некое предельное совпадение или обратимость между бытием и сознанием. Существует естественная ориентация разума на горизонт всеобщей постижимости – естественный интеллектуальный аппетит к непосредственному знанию, что-то требует от нас рисковать, основывая свое время, свои надежды, свои труды, свои утверждения на предположении, что рациональное мышление и связный порядок суть две стороны единой реальности или что они по крайней мере как-то естественно согласуются друг с другом. Если мы считаем, что структура реальности действительно может быть отражена в структуре нашего мышления, то мы также должны верить, что существует идеальное или абстрактное, или чисто постижимое измерение реальности, соответствующее понятиям и концепциям, которые позволяют нам понимать мир. Можно отрицать это философски – по крайней мере некоторые философы так поступали – но совершенно невозможно жить этим отрицанием. Существует удивительная прозрачность мира для мысли и удивительная способность мысли к логически последовательному толкованию реальности через формы и принципы, имеющие всецело ноэтическую природу. Мир подчиняется нашим абстракциям, и мы не можем не исходить из того, что так будет всегда, потому что само по себе бытие – это чистая постижимость. Нам не нужно воображать, что мы когда-либо полностью поймем всю реальность, но нам, безусловно, нужно верить, что в принципе вся реальность рационально постижима. Прогресс физики за последние несколько столетий, например, принял множество неожиданных поворотов, и каждый существенный шаг в этой области, как правило, умножает, а не уменьшает наши недоумения, а единая объединяющая теория все еще ускользает от нас. Молекулярная биология сделала великолепные открытия за последние несколько десятилетий, но, похоже, создала множество новых осложнений, например, в нашем понимании того, что такое ген. Но обе науки продолжают по-разному открывать все более глубокие уровни постижимости, и обе они вдохновлены верой в рациональную закономерность природы и в способность концептуальных парадигм отражать рациональные истины, на которых построена реальность. Ни один ученый не думает, что в конце, видимо, недостижимого пути разума к полному пониманию реальность окажется по своему существу иррациональной.