Джон Морлей - Вольтер

Историки и вообще лица, изучающие великих деятелей, руководивших умственными движениями человечества, обыкновенно насилуют действительные события, стараясь установить строго систематическую связь между различными сторонами одного и того же верования и предполагая в преувеличенной степени сознательную логическую преемственность между идеями отдельных мыслителей. Критикуя какую-либо систему, обыкновенно вносят в нее ту законченность и точность, каких вовсе не существовало в суждениях известного лица, и отождествляют последнее с множеством выводов из принятых им посылок, которые, быть может, и логически вытекают из последних, но решительно никогда не приходили на ум самому автору и не имеют даже никакой связи с общим его характером. Философия большинства людей не есть что-либо цельное и связное, а просто некоторая небольшая группа возможных и отчасти непоследовательных тенденций. Вгонять эти тенденции в какую-либо систему определенных формул составляет самый ложный и в то же время самый обыденный критический прием. В действительности немногие лица с исключительной склонностью к философии способны сознательно связывать в одно целое свои метафизические принципы с остальными сторонами своего мышления. У громадного же большинства, даже у людей наиболее даровитых, связь между их основной системой, какую критик может установить для них, и проявлениями их умственной деятельности имеет косвенный и крайне поверхностный характер.

Отсюда проистекает и недоверие ко всем этим столь привлекательным по своей стройности схемам, которые обращают Вольтера сначала в последователя сенсуализма Локка, а затем приводят его от этого сенсуализма к деизму. Мы уже видели, что Вольтер был деистом еще до поездки своей в Англию, а лорд Герберт Чербери был деистом раньше, чем Локк родился. Не переворот, произведенный Локком в метафизике, привел к деизму, но самый прием рассуждений его о метафизике – прием, немедленно же приложенный к теологии другими мыслителями, как врагами, так и защитниками ходячих мнений. Одним словом, Локк «рассуждал по здравому смыслу», – и этот обычай распространился. Умственная атмосфера в то время была наполнена возражениями против католичества, основанными на здравом смысле, а также и идеями о характере и происхождении наших понятий, основанными на том же здравом смысле. Ни для кого не могла быть так родственна подобная атмосфера, как для Вольтера, и мы не перестанем повторять ввиду обыденной репутации, заслуженной им благодаря его запальчивости и крайностям, что Вольтер был истинный гений здравого смысла, волей и неволей допуская оговорку М. Кузена, что это был поверхностный здравый смысл. Утверждали, что во всех отзывах Вольтера о Декарте, Лейбнице и Спинозе виден человек, которому природа отказала в метафизическом уме [116]. Ничто не могло бы привести его к соглашению с этими мыслителями, и он никогда не пытался искать истину проложенными ими путями. Действительно, Вольтер не обнаруживал никаких способностей к метафизике, по крайней мере не более, чем к физическим наукам. Метафизика Локка оставалась непродуманной в его голове так же точно, как в настоящее время в умах столь многих людей остается непродуманной теория эволюции, и можно заметить только слабое, не облеченное в определенные формы соотношение между главным полураскрытым девизом и остальными теориями. Когда Вольтеру приходилось считаться с другими метафизическими вопросами, он чувствовал, что его якорь спасения именно в этой метафизике Локка, и не особенно заботился проверять ее и подвергать настойчивой критике и тщательным исследованиям. Изучение Локка в окончательном результате привело Вольтера к систематическому следованию приемам мышления, основанным на здравом смысле, и он всегда обнаруживал недостатки и промахи, к каким неизбежно ведут эти приемы в тех случаях, когда их приходится прилагать к вопросам, требующим более чем одного только благоразумия, личного интереса и здравомыслия. Религия является именно предметом, который для правильного рассмотрения требует более всякого другого предмета иных способностей, чем только что указанный, а потому существенные недостатки в возражениях Вольтера против католической религии были именно следствием его близкого знакомства с деизмом английских мыслителей и инстинктивной склонностью к методу последних.

Деизм Лейбница представлял положительное верование: существование верховной силы было предметом действительного и искреннего убеждения; и это составляет отличительную черту философской мысли в Германии в течение всего ее развития до нашего времени включительно. Английский же деизм, напротив, представляет учение, отрицающее христианство; вопросом о Боге он так мало занимался, как только было возможно. Он признавал, что Бог вложил разум в душу человеческую, что всякая система или верование должны быть испытаны этим разумом и затем приняты или отвергнуты. Нельзя не согласиться, что положение, развиваемое в некоторых сочинениях восемнадцатого столетия, заключающееся в том, что Бог создал природу, а природа – мир, обращало деистическую идею в нечто похожее на тень от дыма; формула английских мыслителей XVII века с деистической точки зрения представлялась почти пустой: бытие, которое предоставляет разуму каждого индивидуума быть судьей последнего в пределах его сознания и устанавливать вместе с последним систему верования и жизни, такое бытие представляет весьма отдаленное и даже нереальное существо, сила и значение которого равны почти нулю. Подобное отрицательное отношение вызвало, однако, реакцию и в Англии, где протестантизм оставил глубокий след и породил духовно-мистический взгляд на отношения, существующие между личной совестью и таинственным действием веры, деизм с реальным Богом во главе возродился в великом евангелическом учении и стал той страшной и неизбежной действительностью, которая с тех пор наложила свою неизгладимую печать на религиозное чувство и умственное развитие Англии. Во Франции мысль приняла совершенно иное, более прямое направление. Быть может, было бы даже правильнее сказать, что она не принимала вовсе никакого направления, но просто привела отрицающий Бога деизм английской школы к его логическим выводам. Все это движение имело один источник, и нет такого аргумента у французских философов восемнадцатого столетия, говорит весьма компетентный писатель, которого нельзя было бы найти у английских мыслителей начала этого же столетия [117]. Вольтер, перенесший во Францию методы мышления о сверхъестественной силе, установленные английскими философами, дожил до того времени, когда смелые и энергичные ученики его развили насажденные им принципы в систему догматического атеизма и когда о Вольтере уже отзывались с презрением, как о ретрограде и суевере: «Вольтер ханжа, – он деист» («Voltaire est bigot, – il est déiste»).