Сью Придо - Жизнь Фридриха Ницше [litres]

Когда Бинсвангер приводил практикантов, Ницше пытался их поучать. Он не воспринимал как унижение тот факт, что его кому-то демонстрировали. Не понимая толком, какую роль он во всем этом играет, Ницше явно чувствовал свою значимость. С медицинским персоналом он держался вежливо, много раз выказывал свою признательность, обращаясь с ними так, как милостивый господин обращался бы с верными слугами. Неоднократно благодарил за оказанный ему роскошный прием. Пытался снова и снова пожимать руку врачу. Где-то в глубине его сознания все еще теплилась мысль, что доктор обладает равным ему высоким социальным статусом.

Когда Бинсвангер желал продемонстрировать на нем нарушение походки, Ницше начинал двигаться так медленно и вяло, что симптомы было невозможно рассмотреть. «Ну же, господин профессор, – бранил его Бинсвангер, – бывалый солдат вроде вас еще может маршировать!» После чего Ницше начинал ходить по лекционному залу твердым шагом [7].

В периоды затишья он излучал трогательное обаяние, с улыбкой прося докторов «вернуть ему немного здоровья».

Ницше не имел ни малейшего представления о том, где находится. Иногда он считал, что в Наумбурге, иногда – что в Турине. С другими пациентами он почти не общался. Крал книги, чтобы написать свое имя на измятых страницах. После чего принимался читать написанное вслух, повторяя по многу раз: «профессор Фридрих Ницше».

Как в Турине Ницше привязался к ночному колпаку Давиде Фино, так и здесь он стал одержим одной из шляп лечебницы. Он носил ее днем и ночью, и никто не осмеливался ее отобрать. Судя по всему, эта шляпа заменяла ему корону. Когда у него после прогулки проверяли карманы (он любил наполнять их камешками и другими подобными маленькими сокровищами), это раздражало его и приводило в волнение.

Через полгода лечения успокоительными средствами поведение больного стало поддаваться контролю, и матери разрешили его навестить. Она приехала 29 июля. Было решено, что им лучше не встречаться в его комнате или в саду лечебницы, где он обычно проводил дневное время. Встреча произошла в комнате для посещений. Ницше сообщил матери, что в этой аудитории он читает лекции для избранной публики. На столе лежали бумага и карандаш. Ницше засунул их в карман, прошептав матери таинственно, но весьма весело: «Теперь мне будет чем заняться в своей пещере» [8].

Следующие шесть месяцев прошли без особых изменений. Но в декабре с Франциской связался один назойливый шарлатан по имени Юлиус Лангбен. Лангбен был убежден, что способен вылечить ее сына. Однако лечение должно было проходить под его полным контролем, поэтому он намеревался оформить над Ницше законную опеку. У Лангбена недавно вышла книга, которая пользовалась большим успехом. В ней он рассуждал, как удержать немецкую культуру от краха. Книга называлась «Рембрандт как воспитатель» – прямая отсылка к названию одного из «Несвоевременных размышлений» Ницше «Шопенгауэр как воспитатель». Преодоление кризиса в Германии, по Лангбену, заключалось в возвращении к исконному христианству, запечатленному на полотнах Рембрандта, где тот изображал чистые, праведные, истинно германские крестьянские души. Тот факт, что Рембрандт был голландцем, Лангбена особо не смущал.

Детально изучив Германию, Лангбен заключил, что проблема ее населения – в чрезмерной образованности. Пора было перестать преклоняться перед профессорами и учеными с их так называемой эрудицией. Только тогда – это так же верно, как то, что ночь сменяет день, – начнется духовное возрождение Германии, движимое праведной по своей сути немецкой душой. Мудрость следует искать в корнях, атмосфере и простоте немецких сердец. Чужеродное влияние (особенно еврейское) должно быть устранено безо всяких раздумий. В 1890 году книга Лангбена в буквальном смысле слова стала сенсацией. Она была переиздана двадцать девять раз в первый же год после публикации. Позже автор добавил еще два обширных раздела, в которых воспевал главные жупелы Ницше – антисемитизм и католицизм. Помимо этого, Лангбен писал стихи, считая себя более выдающимся поэтом, чем Гёте. Он мнил себя «тайным императором», чья целительная сила духовно возродит Германскую империю. Несколько раз Лангбена принимал Бисмарк.

«Исцеление» Ницше, самопровозглашенного Антихриста, могло стать особым предметом гордости Лангбена. Он придерживался точки зрения, что и «атеисты» вроде Шелли, и «антихристиане» вроде Ницше – просто заблудшие овцы, которых нужно вернуть обратно в стадо [9]. Он приготовил на подпись Франциске официальный документ: «Я, нижеподписавшаяся, настоящим документом передаю официальную опеку над моим сыном Фридрихом Ницше… и т. д.». Он планировал увезти Ницше в Дрезден, где можно было потакать его королевским фантазиям. Там бы его окружили эскортом и свитой и обращались как с королем – и как с ребенком. Лангбен считал, что сможет раздобыть солидную сумму для оплаты подходящего особняка и соответствующей обстановки, убранства, королевского облачения и костюмов придворных (роль которых исполнял бы медицинский и обслуживающий персонал), чтобы поддерживать этот спектакль. Франциске с крайней неохотой позволялось остаться на положении сиделки, если она будет неукоснительно соблюдать поставленные Лангбеном условия.

Судя по всему, Бинсвангер был так же ослеплен знаменитым националистом и популистом, как и вся остальная страна. Он разрешил Лангбену ежедневные прогулки с Ницше. Попытки обращения в свою веру и проведения обряда изгнания бесов в конце концов настолько разозлили пациента, что он опрокинул на Лангбена стол и замахнулся на него кулаком. При поддержке Овербека Франциска, собрав всю свою смелость, отказалась подписывать документ о передаче опеки.

После этого происшествия осторожность Лангбена взяла верх над его амбициями. Он отказался от борьбы и вернулся в Дрезден писать порнографические поэмы, за непристойность которых впоследствии был привлечен к суду. Но ставший бестселлером «Рембрандт как воспитатель» оказался одним из краеугольных камней в идеологическом фундаменте Третьего рейха. В личной библиотеке Гитлера был экземпляр этой книги [10].

В феврале 1890 года апатичность и уступчивость Ницше дошли до такого уровня, что ему позволили в лучшие дни проводить по нескольку часов с матерью. Она сняла меблированные комнаты в Йене. Каждый день в девять утра Франциска отправлялась в лечебницу. Она была убеждена, что если бы ей позволили заботиться о ее дорогом послушном сыне, то к нему бы вернулся рассудок. На нижнем этаже меблированных комнат располагалась спальня, где поочередно останавливались поддерживавшие Франциску Франц Овербек и Петер Гаст.