Луи Сен-Мартен - Человек Желания

Соединившийся с деяньем человек в своем законе пребывает, ведь смысл, который управляет им, его не покидает вовсе. Но человек, из самости предавшийся мышленью, закону чужд, поскольку деянья его мысли не хватает, чтоб завершить ее.

И есть ли доказательство сильнее, являющее слабость человека, как многословие его? Но получается ль наоборот, когда он справиться не может с простейшим словом?

Божественное действо, со временем ты сочеталось, которым исправляешь нестроения людские. И постепенно, как возрастают на глазах у человека младые отпрыски, сосуды истины одновременно вызревают в них, распространяя царство, что вселенную объять должно.

Зрят ангелы детей Господень Лик; и наши ангелы на наши лица смотрят и заставляют нас бежать от демонов, которых мы сопровождать стремимся.

Стыд человеку быть лишь временным избранником: все могут обладать сим упованьем; но если человек был бдительным и чистым, способен он войти в число избранных.

И почему мы больше уж от рожденья не избранники? Не в силах ли нам впредь идти в Египет, Иосифу уподобляясь, чтоб приобщить к Завету эту землю? Не можем ли мы впредь туда пойти, чтоб из нее извлечь отцов своих останки?

Начнем же извлекать оттуда собственные кости, себя спасая из ловушек Египтян. Потом перенесем мы прах отцов своих от этой земли, зловоньем оскверненной, в обетованную землю и воспоем псалмом освобожденье их.

Где взять идею праведной молитвы, последствий, что произвести она способна? Она – единственный источник, мой долг и труд единый в юдоли этой темной печального театра искупленья.

Она очистить может и освятить мне ризы, мое питание и всё, чем обладаю даже в плоти, приносимой в жертву, все члены и дела людского собственного существа.

И я бы смог молитвою своей достигнуть сфер высоких, у коих внешние пределы лишь грубые изображенья.

И если даже предо мною будет человек, которого ошибки и взгляды меня бы огорчали, сумею я благодаря молитве вернуть к нему внимание свое, не удаляясь от него за то, что он бы мог мне причинить.

Благодаря молитве я могу безбожника религиозным сделать, бесчувственного возродить в любви. Благодаря молитве я способен повсюду добродетель возрождать.

С молитвою готов я снизойти в места теней и скорби и принести туда хотя бы облегченье. И разве не молитва прежде исправила хромого, заставила слепого видеть и глухого слышать? И не она ли мертвых воскрешала?

И, несомненно, должен ожидать всего от Бога я. Хотя сие никак не означает, что стоит мне с апатией смириться. И наполнять молитву нужно пылкостью, скорбями потаенными своей души до той поры, пока язык вконец не истончится мой, и не сумею я молиться в звучаньях гармоничных и песнопениях.

Упорствуя в своей молитве, я достигну иль внешней убежденности, свидетельством являющейся, иль внутренней, что верой предстает. Вот почему считали мудрецы молитву истинным вознагражденьем.

Секрет людского возрастанья заключен в молитве; секрет молитвы в составлении ее; последний же сосредоточен в чистоте познанья.

Секрет познанья чистоты страх Божий образует, который пребывает сам в божественной любви, поскольку любовь является источником и очагом секретов всех, всех добродетелей и всех молитв.

Не потому ли любовь предпочитала две самые прекрасные молитвы: услышанную Моисеем на горе Синайской; произнесенную Иисусом пред учениками и собравшимся народом?

Как языки однажды упразднятся? Как достиженья мысли человека исчахнут, вплоть до полного исчезновенья?

Река времен, казалось бы, несешь в своих ты мутных водах лишь заблуждение, несчастие и ложь. И посреди потоков этих грязных едва найдешь струю воды прозрачной, пригодную для утоления народов.

Скверны все воды водоемов этих, поражены процветшей гнилью; их участь – испариться. И лишь струе единственной воды живой дано сопротивляться жаре палящей юга и хладу севера. И в ней – бессмертное наречье, которое через века несокрушимым будет.

Возвышенный посредник, сверяя достижения людские, из них оставит сущими лишь те, которые связь обретут с предвечными началами божественного языка. Единственно его вы слушайте реченье.

Закроем уши для языков, во зле живущих, стараясь возродить в себе наречья мертвые. К нам молвят, обращаясь бесконечно, но нам не стоит поддаваться на витийство ораторов, нас обступивших.

Ведь это ложные языки, что в заблужденье ввергли стольких смертных и, обеспечив им владычество однажды, самих их обратили в рабство скверное.

И коль не правы в наших мыслях мы, задушим их в зачатке, не дав подняться им до слова, поскольку слово наше намного ближе лукавству нашего врага, чем наша мысль.

Когда же наши словеса не сообразны истине – пусть, в общем, они верны, но раздаются без благоразумия – лукавый враг запечатлеет их тотчас же знаком своего господства, сбив с правильной дороги.

Так станем бдеть же больше в десять раз над всеми нашими трудами: о них он знает еще раньше, а потому всегда готов разрушить их иль извратить. Он в силах исказить молитвы наши даже!

Отяготили атмосферу облака: они простор небес покрыли, от нас упрятав лик и ясность солнца. И тотчас как они развеиваться стали, возникла радуга, нам знаменуя восстановление порядка.

Плачь, человечества семейство, и начинай подобно этому рассеивать нагроможденье беззаконий, которые тебя скрывают от солнца правосудия! Тогда нагроможденье не преминет преобразиться в воду, коль хочешь ты, по крайней мере, узреть соцветья радуги! Каков есть человек, что скорби не познал? И солнце пробиться сможет ясностью своей в предел людской, когда нагроможденье беззаконий развеется и в слезы человека претворится.

Необходимо, чтобы слезы семейства человечества образовали полные потоки и увенчали бы юдоль земную. И чтобы русла рек, от них переполняясь, вдаль устремили это наводненье, моря им расширяя.

Без этого жестокого и скорбного закона свой диск светило солнца не покажет человеку, и мы сказать не сможем: Господь позволил спасение познать, которое Он сохранил для нас; и правосудие Он проявил перед лицом народов.

Смотрите же, какими изумленными бывают дети, когда их чувства, развиваясь, вокруг себя встречают множество неведомых предметов. И почему в час расставанья с этим мiром не будем мы тому дивиться, что встретим на пути своем?

Нет ничего порожнего, а значит, нельзя терять из виду нам ребенка образ. И по его примеру продвинемся мы дальше, возрастая, и более предметов, разделившись, нам станут интересны.

Что есть утроба нашей матери в сравнении с физическим сим мiром? Чем мiр физический является по отношению к тому, который ожидает нас в рождении втором?