Роджер Скрутон - Дураки, мошенники и поджигатели. Мыслители новых левых [litres]

В гл. 8 «Гражданское неповиновение» книги «О правах всерьез» Дворкин безапелляционно отвергает доводы консерваторов, согласно которым мы должны наказывать тех, кто поощряет неповиновение закону. «Можно было бы возразить, – пишет он, – что если освободить от судебной ответственности тех, кто советует уклоняться от призыва, число “отказников” возрастет; но, я думаю, оно ненамного превысит число тех, кто в любом случае стал бы уклоняться от призыва» [Dworkin, 1978, p. 219; Дворкин, 2004, с. 298]. Он пишет о войне во Вьетнаме, утверждая, что «это очень тесно связано с соображениями совести» и «трудно представить, чтобы большинство из тех, кто советовал уклоняться от призыва, делали это на каких-либо иных основаниях» [Ibid.; Там же, с. 299]. Подразумевается, что обладатель этой совести, служащий – неважно, с полным самоотчетом или неосознанно – делу левых, достоин защиты закона. Более того, совесть позволяет ему даже пренебрегать законом, поскольку «если вопрос касается фундаментальных личных или политических прав и если есть основания полагать, что Верховный суд допустил ошибку, то человек, отказывающийся признать решение Суда окончательным, не выходит за рамки своих социальных прав» [Ibid., p. 214–215; Там же, с. 292–293].

Другими словами, совесть либерала может удовлетвориться простым мнением относительно того, чем закон может или должен быть. В свою очередь, консервативное сознание на такую снисходительность претендовать не может, всегда ощущая неподъемное бремя доказательства. Соответственно, гражданское неповиновение консерватора в отношении сегрегации автоматически перестает быть извинительным, в отличие от подобных поступков, совершенных в либеральных целях. Дворкин пишет: «Если мы не принимаем никаких мер против человека, загородившего перед чернокожей девочкой дверь в школу, значит, мы нарушаем подкрепленные законом моральные права этой чернокожей девочки. Так далеко снисходительность не должна заходить» [Ibid., p. 218; Там же, с. 297]. Оппоненту Дворкина не следует утешать себя тем, что «есть основания полагать», будто закон в данном случае ошибается. Достаточно того, что черные как личности имеют моральное право не подвергаться сегрегации. Разумеется, каждый призывник, также будучи личностью, имеет право на то, чтобы в соседней шеренге стояли его товарищи. Но это право, как дают нам понять, «менее фундаментальное». Помимо этого, никто не может по-настоящему уважать личность, которая ведет себя, исходя из сегрегационного смысла своих прав. Ведь «за очень редким исключением, белые студенты предпочитают компанию других белых из-за своих расистских, социальных и политических убеждений или из-за того, что они презирают чернокожих как таковых» [Dworkin, 1978, p. 236; Дворкин, 2004, с. 321].

Последнее замечание, пренебрежительно игнорирующее целую группу американцев на основаниях, которые сами без натяжки можно назвать расистскими, служит исходной посылкой в рассуждениях об обратной дискриминации. В то время она была главной заботой либералов, и Дворкин проявляет особую изворотливость, защищая ее. При обратной дискриминации индивиды из какой-либо исторически «ущемленной группы» пользуются преимуществами, которых лишаются другие, более достойные. И эта практика явно ставит под угрозу идею о том, что существуют универсальные права, которые принадлежат каждому человеку как личности. Дворкин признает: «Расовые критерии необязательно являются подходящими при отборе студентов в школы права» [Ibid., 1978, p. 239; Там же, с. 325]. Соответственно, те, кому расизм отвратителен, с успокоением читают, что расовый критерий в таких случаях необязательно правильный. Однако уже синтаксис намекает, куда метит аргументация или, скорее, адвокатская записка Дворкина. Он продолжает:

Но то же самое можно сказать и об интеллектуальных критериях, да и вообще о любом другом множестве критериев. Справедливость и конституционность любой программы приема следует оценивать одним и тем же способом. Программа оправдана, если она служит правильной политике, при которой соблюдается право всех членов общества на обращение с ними как с равными, а не наоборот [Dworkin, 1978, p. 239; Дворкин, 2004, с. 325].

Но разве так может быть? На это у Дворкина есть два пояснения. Первое состоит в общем различении, которое он проводит между «равным обращением» и «обращением как с равным». В обеспечении последнего, по его мнению, и состоит задача Конституции, несмотря на положение о равной защите законом [35] Раздел 1 Четырнадцатой поправки к Конституции США. – Примеч. пер. . Допустим, что я отношусь к Джону и Мэри одинаково, если, рассматривая их кандидатуры при приеме на работу, учитываю только их квалификацию и вероятность того, что каждый из них будет хорошо справляться со своими обязанностями. Но этого может быть недостаточно, если я хочу обращаться с ними как с равными. Чтобы соответствовать такому более высокому стандарту, я должен рассмотреть вопрос о том, в какой степени женщины подвергались дискриминации. И, следовательно, определить, насколько больше усилий потребовалось Мэри, чем Джону, чтобы стать соискателем. В таком случае относиться к обоим кандидатам как к равным может означать компенсировать несправедливое, невыгодное положение Мэри, отдав ей преимущество перед Джоном.

Аргументы подобного рода, конечно же, сразу переносят концепцию права с человека на группу. Так что индивиды начинают рассматриваться не просто как отдельные личности, когда речь заходит об оценке их прав, но и как члены определенных групп. Некоторые из них обременены неустранимыми преимуществами, особенно белые мужчины. Но у Дворкина есть и другой аргумент. В рассматриваемом случае, как он утверждает, нет соответствующих прав. Не существует права на учебу в юридической школе, предоставляемого на основе интеллектуального потенциала. Следовательно, если права по-прежнему должны выступать путеводной нитью, то нужно перенести внимание с частного случая на всю политику. Служит ли она делу права или препятствует ему?

С помощью этих двух аргументов, по-разному применяемых и адаптируемых к возражениям оппонента, Дворкину удается избавиться от раздражающего препятствия в виде индивидуальных прав и свести все опять к «моральной теории», якобы содержащейся где-то в Конституции. Эта концепция обосновывает одно-единственное, важнейшее право, а именно на обращение как с равным. Данное право обусловливает систему преимуществ и привилегий, которые распределяются в соответствии с членством в определенной группе, а не сообразно гражданству или принадлежности к человеческому роду.

На самом деле есть доля истины в том, что у человека нет права на то, чтобы его рассматривали с точки зрения личных качеств при предоставлении пособия на обучение. Но причина сильно отличается от той, которую указывает Дворкин. Пособие является даром , и дарующий может наделять им по своей воле. Будь позиция Дворкина такой, это значило бы, что он выступает в русле великой американской либеральной традиции против убеждения, будто мы имеем право заставлять отдельных людей что-либо делать в политических интересах. Но он ни на секунду не сомневается, решая, можно ли применять принуждение. В вышеупомянутом случае школа права, безусловно, вынуждена распределять места так, как того требует политика (они, например, не могут быть предоставлены только белым или лишь мужчинам). Но подобная политика – не нормальная меритократия, которая, казалось бы, закреплена в разд. 1 Четырнадцатой поправки к Конституции США. Ибо следовать этой политике – значит создавать социальное неравенство, и «нужно с осторожностью использовать статью о равной защите законом, чтобы не лишиться равенства». Не следует допускать, чтобы наша озабоченность правами личности препятствовала политике, которая (по крайней мере согласно Дворкину) в долгосрочной перспективе приведет к большему равенству и более эффективным правам.