Квентин Фиоре - Война и мир в глобальной деревне

Стремя привело к броне и уничтожило малые земельные наделы йоменов в пользу обширных аристократических владений, то есть породило ту же самую революцию, которая произошла в Америке, — от мелких фермеров к «аристократам»-корпорациям. Это не просто количественное изменение. Мистер Уайт продолжает:

Рыцарский класс никогда не аннулировал оригинального условия своего существования: что его предназначение — сражаться, и что любой, кто не может или не исполняет воинские обязанности, лишается этого предназначения. Обязанность служить для рыцарей — ключ к пониманию феодальных институтов. Это «оселок» феодализма, ибо благодаря ему оттачивалось все остальное; и его принятие в качестве принципа землевладения вызвало социальную революцию.

Феодальное ощущение того, что радость богатства неотделима от общественной ответственности, прежде всего отличает средневековые идеи собственности от классических и современных. Вассальный класс, созданный военной «мутацией» VIII века, сделался на многие поколения вперед правящим элементом европейского общества, и несмотря на весь последующий хаос, несмотря на свои злоупотребления, он никогда полностью не утрачивал понятия о том, что «положение обязывает», даже когда новый, конкурирующий класс буржуа восстановил римское понятие безоговорочного и социально безответственного владения собственностью.

Второй элемент гордости рыцаря, сноровка, представлял собой неотъемлемую способность исполнения своих обязанностей. Помимо стоимости оружия и лошадей, новый способ войны подорвал старую германскую идею о том, что каждый свободный человек обязан быть солдатом.

Гибель свободного человека как солдата

Конная схватка не подразумевала сражения «временных» воинов: рыцарь — квалифицированный профессионал, продукт долгого технического обучения, человек превосходных физических характеристик...

По мере нарастания жестокости усовершенствованного конного боя оружейники стали делать все более тяжелую броню для рыцарей. Любого рыцаря было попросту не узнать под доспехами, поэтому пришлось придумать средства персональной идентификации.

В книге «Инки» Альфред Метро отмечает: «Осенью 1532 года, в ночь на 16 ноября, инка Атауальпа, окруженный телохранителями, был схвачен солдатами Франсиско Писарро. Его армия, разгромленная в пух и прах горсткой всадников, рассеялась во мраке. Всего за три часа могущество величайшего государства доколумбовой Америки оказалось уничтожено, а падение империи инков привело к гибели цивилизации, величие которой осознавали даже авантюристы, которые ее разрушили».

На гобелене из Байе (конец XI века) флажки более индивидуализированы, чем щиты. К началу XII века, однако, не только геральдические признаки, но и наследственное оружие вошли в употребление во Франции, Англии и Германии. И не будет семантическим кунштюком сказать, что феодального рыцаря и он сам, и общество узнавали по гербу. Последствия усовершенствованного конного боя, изобретенного франками в VIII веке, формировали индивидуальность рыцаря и его мир.

Расцвет рыцарского стремени на этом не закончился. На английскую почву стремя принес Вильгельм Завоеватель — памятным способом и в памятную дату. Давайте вспомним 1066 год.

При Гастингсе англосаксы имели преимущество в позиции на холме Сенлак; они, вероятно, превосходили норманнов числом, и за них была психология — ведь они сражались против захватчиков на родной земле. И все же результат известен: это был конфликт между военными методами VII и XI столетий. Гарольд не имел конницы и почти не имел лучников. Даже английские щиты были устаревшими, гобелен из Байе изображает королевскую

стражу со щитами в форме воздушного змея — вероятно, это следствие континентального образования Эдуарда Исповедника; а среди англосаксов в основном щиты были круглыми или овальными. С самого начала Вильгельм владел инициативой, благодаря своим лучникам и коннице, и англичане могли лишь вяло отражать натиск мобильных отрядов — натиск, в итоге оказавшийся неодолимым.

Одержав победу и заполучив корону Англии, Вильгельм быстро модернизировал, то есть феодализировал, свое новое королевство. Естественно, он сохранил и встроил в новый англо-норманнский порядок все те институты англосаксонского общества, которые могли ему пригодиться, но новшества требовались настоятельно.

Старая поговорка гласит, что бритты никогда не будут рабами, однако они стали фактически роботами нового порядка.

Действительно, Англия позднего XI века представляет собой классический в европейской истории пример разрушения общественного строя внезапным внедрением иностранной военной технологии. Норманнское завоевание было аналогично норманнской революции. Но это оказалось всего лишь перенесением через Канал революции, которая совершалась шаг за шагом на континенте на протяжении предыдущих десяти поколений.

Некоторые инновации были простыми, как стремя, но некоторые оказали поистине каталитическое влияние на историю. Требования нового способа войны, который внезапно стал возможным, нашли выражение в новой форме западноевропейского общества, где доминировать стали воины-аристократы, обеспеченные землей и потому способные сражаться новым, узкоспециализированным способом. Неизбежно эта аристократия развивала культурные формы и способы мышления и выражения эмоций в гармонии со стилем усовершенствованного конного боя и своим социальным положением; как сказал Денхольм-Янг, невозможно быть рыцарем без коня.

Человек на коне, каким мы его знали на протяжении минувшего тысячелетия, появился благодаря стремени, которое соединило человека и коня в боевой организм. Античность воображала кентавра; раннее Средневековье сделало его повелителем Европы.

Изобретение пороха смело броню с рыцарей и уничтожило феодальную систему. (Эта революция, однако, невелика по последствиям в сравнении с современной автоматизацией.) Впрочем, прежняя культура существовала еще нескольких столетий, пока Кромвель не передал рыцарскую броню своим отрядам «железнобоких», этому побочному продукту революции Гутенберга. Технология Гутенберга — единственная, о которой Карлейль в романе «Сартор Резартус» упомянул как о форме социальной одежды. Он проигнорировал все удивительные одеяния и приборы индустриальной эпохи, которые его окружали. По той же самой, в общем-то, причине Дарвин и Маркс проигнорировали искусственную окружающую среду в своих теориях эволюции и причинной связи в пользу XVIII века и романтической идеи природы как окружающей среды. Броня Средних веков олицетворяет счастливое сочетание технологии, одежды и вооружения, и Линн Уайт показал, как она напрямую затронула институциональные структуры образования и политики, которые возникли впоследствии. Мы могли бы пожелать аналогичного простого способа объяснить, как элементарные изменения присущи любым технологическим новшествам.