Энди Мерифилд - Магический Марксизм. Субверсивная Политика и воображение

Только несколько лет спустя я добрался до самого Маркса – я тогда посещал колледж как вольнослушатель, «студент-переросток», и ходил на посвященный «Капиталу» Маркса семинар, который вел известный географ Дэвид Харви. Открытие Маркса всколыхнуло во мне страсть к обучению, которую прежде я за собой не замечал – в школе у меня не было счастливого случая ее проявить, – и теперь запоем читал теорию. Харви был (и по-прежнему остается) замечательным теоретиком, он самым тщательным образом прочесал первый том великого труда Маркса, строчка за строчкой, глава за главой, объясняя его трудный для понимания исследовательский метод, его сложную манеру подачи материала – думаю, он излагал его лучше, чем сам Маркс [22] После почти сорокалетнего преподавания «Капитала» Харви наконец записал свои лекции и издал их в виде книги, представляющей собой пошаговое пособие как для новичков, так и для людей, знакомых с предметом, а также необходимый ресурс для тех, кто хочет понять природу неисчислимых мировых кризисов и нестабильности. См.: Harvey D . Introduction to Marx’s Capital. London: Verso, 2009. .

Еще через десять лет, в 1999-м, как раз когда улицы Сиэтла окутывал дым во время демонстрации против ВТО и немало витрин Starbucks превратились в груды осколков, я читал лекции о «Капитале» студентам Университета Кларк в США, маленькой группе радикалов, тех, кто унаследовал неудачи моего поколения [23] Я описал свой опыт в статье: Merrifield A . Marx@2000.com // Monthly Review. November 2000. P. 21–35; см. также: Byles J . Dialectical U // The Village Voice. January 23, 2001. Мое поколение действительно потерпело поражение, ретроспективно это становится очевидным. Подобно тому, как поколению шестидесятых оказалось не по силам предугадать (не говоря уже о том, чтобы его предотвратить) приближение экономического кризиса, грянувшего в начале следующего десятилетия, нам не удалось предупредить ответный ход «новых правых» в 1980-е годы – и мы были бессильны помешать долгому маршу неолибералов на всем протяжении девяностых. . На первой странице программы курса я воспроизвел в увеличенном виде изображение Маркса, с его замечательной седой шевелюрой, а сверху наложил кадр из фильма «Дикарь», знаменитый образ Марлона Брандо в байкерской кожанке. «Зачем ты бунтуешь, Карл? Чего добиваешься?» Мало кто из студентов прежде читал Маркса, и почти никто не смотрел фильм, выпущенный в начале пятидесятых. Однако вскоре все в аудитории согласились, что анализ Маркса превосходен и что он говорит о до боли знакомых вещах. Студенты сами знали, что кичливые адепты глобализации делают именно то, о чем говорил Маркс: с одной стороны, на рабочем месте практикуют деспотическое отношение к людям, а с другой – ратуют за анархию нерегулируемых рынков. Кажется, что вся планета пляшет под дудку капитала с его требованиями и капризами, тогда как «он уродует рабочего <���…> подавляя мир его производственных наклонностей и дарований <���…> индивидуум разделяется, превращается в автоматическое орудие данной частичной работы» [24] Маркс К. Капитал. Т. 1 // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 23. М.: Издательство политической литературы, 1960. С. 373. . Спросите любого банковского служащего, фабричного рабочего, клерка, изготовителя гамбургеров или наемного работника: каково выполнять эту фрагментированную работу и что на самом деле означают такой деспотизм и рыночная анархия.

Студенты смотрели на Маркса свежим взглядом, а мистификация свободного рынка вызывала у них здоровый скепсис. Они были заражены энергией и вдохновлены протестной деятельностью, вновь набиравшей обороты. Люди вновь объединялись, активизм жил и проявлял себя не только в Сиэтле, но и в Вашингтоне, Генуе и Квебеке, особенно в тех случаях, когда применялись полицейские дубинки и слезоточивый газ. Улица политизировалась и радикализировалась, пробел, оставленный институциональной политикой, заполнялся; складывалась более воинственная форма борьбы, соединяющая дисциплину и организованность с буйной карнавальной спонтанностью.

Так было до 11 сентября 2001 года, до того, как два самолета врезались в здания Всемирной торговой организации и 2800 человек погибли. Безумие, трагическая потеря и кошмар для Нью-Йорка были подарком для администрации Буша. Внезапно бомбы посыпались на Афганистан, затем на Ирак, на фоне задачи «захватить Усаму бен Ладена» был разыгран новый раунд неоконсервативной реваншистской политики, и все сиэтловские политические страсти потухли практически за одну ночь. Ситуацией воспользовался «новый империализм», для которого характерно то, что Дэвид Харви назвал «накоплением через изъятие», – шабаш мародерства и обмана, силы и жульничества, перенесенная в XXI век марксова теория о «первоначальном накоплении» в интерпретации Буша [25] См.: Harvey D . The New Imperialism. Oxford: Oxford University Press, 2003; особенно глава 4. Тексты Джона Бёрджера тонки и многослойны, и он умеет называть вещи своими именами. Он не для проформы заклеймил нашу современную систему как «экономический фашизм». «Сегодня, в эпоху глобализации, – пишет он, – миром управляет финансовый неиндустриальный капитал, радикально изменилось отношение к преступности и тюремному заключению. Разумеется, тюрьмы существовали всегда, их число постоянно увеличивалось. Однако с некоторых пор тюремные стены решают иные задачи. Изменилось ощущение, связанное с тюремным заключением». ( Berger J . Dans l’entre-temps: réflexion sur le fascisme économique. Montpellier: Indigène editions, 2009. P. 10.) .

Множество примеров не дают усомниться в тезисе Харви, у каждого из них свои особенности, связанные с характером места, однако везде это приводит к появлению новой почвы для выгодных спекуляций и расширения рынка: к выводу активов путем слияния и поглощения компаний, к корпоративному обману, манипулированию кредитами и ценными бумагами, опустошению пенсионных фондов, биопиратству, массовой «корпоратизации и приватизации общественных активов, не говоря уже о прокатившейся по миру волне приватизаций воды и предприятий общественного пользования» [26] Harvey D . The New Imperialism. Р. 148. .

Тем временем отказ от механизмов регулирования, разработанных специально для защиты труда и окружающей среды от деградации, повлек за собой потерю прав. Перевод прав на общественную собственность, добытых за годы упорной классовой борьбы, в частную сферу был одним из самых вопиющих актов политики лишения собственности, осуществляемой во имя неолиберальной ортодоксии [27] Ibid. .

Мы присутствовали при «смерти политики», политики в том виде, в каком мы ее знали, хотя именно тогда казалось, что политическая жизнь выплеснулась на улицы, чтобы выразить недовольство людей, и на агоре слышались споры и крики. Но теперь у несогласных нет своей агоры, и их никто уже не услышит, агора отгорожена стеной, приватизирована, ей управляет частное охранное предприятие, распоряжается безликая корпорация. Не осталось больше места, где люди могли бы обсудить касающиеся их события, где бы они были свободны от давящего присутствия СМИ. Государство и экономика срослись в единое застывшее образование, управляемое политтехнологами, манипулируемое менеджерами. Технократы удовлетворены и успокоительным единодушием, и разногласием посредников – если существует еще что-то, похожее на разногласие. Теперь все зависят от милости эксперта или специалиста, а самый полезный эксперт – тот, кто лучше служит хозяину.