Дэниел Клемент Деннет - Насосы интуиции и другие инструменты мышления

Я всегда считал, что если я не могу объяснить, чем занимаюсь, группе способных студентов бакалавриата, то я сам это не до конца понимаю. Такое убеждение повлияло на все мои труды. Некоторые профессора философии предпочитают проводить семинары продвинутого уровня только для студентов магистратуры. Но не я. Студенты магистратуры часто слишком хотят доказать друг другу и самим себе, что они подкованы в соответствующей области, а потому уверенно сыплют профессиональными жаргонизмами, сбивая с толку непосвященных (так они убеждают самих себя, что их занятие требует опыта) и хвастаясь своей способностью следить за нитью самых заумных (и мучительных) формальных доводов, не заходя при этом в тупик. Философия, написанная для продвинутых студентов магистратуры и коллег-экспертов, как правило, совершенно нечитаема – а потому ее почти никто и не читает.

Любопытным побочным эффектом моего стремления описывать аргументацию и объяснения языком, который без труда могут понять люди, не имеющие отношения к кафедрам философии, стало появление философов, “из принципа” не желающих принимать мои аргументы всерьез! Когда много лет назад я читал в переполненной оксфордской аудитории цикл лекций в рамках “Лекций Джона Локка”, уважаемый философ покинул одну из них, ворча, что будь он проклят, если сумеет узнать хоть что-то от человека, который привлек на “Лекции Локка” людей, далеких от философии! Насколько я могу судить, он остался верен своему слову и ничего от меня не узнал. Я не изменил свой стиль и ни разу не пожалел о необходимости за это платить. В философии есть время и место для строгих выкладок, где пронумерованы все предпосылки и озвучены правила логических выводов, однако часто все это не стоит демонстрировать широкой публике. Мы просим студентов магистратуры доказывать свои умения в диссертациях – и, к несчастью, некоторые из них так и не отказываются от этой привычки. При этом стоит заметить, что полярно противоположный грех злоупотребления высокопарной европейской риторикой, обильно сдобренной литературными украшениями и намеками на глубокомыслие, тоже не идет философии на пользу. Если бы мне пришлось выбирать, я бы всегда отдавал предпочтение упрямым аналитикам, готовым приводить заумные аргументы, а не склонным к словоблудию мудрецам. В разговоре с аналитиком обычно хотя бы можно понять, что он имеет в виду и что считает неверным.

Полагаю, чтобы внести максимально полезный вклад в науку, философу необходимо нащупать золотую середину между поэзией и математикой, предоставляя понятные объяснения головоломных задач. Для подобной работы не существует четких алгоритмов. Поскольку доступно все , каждый внимательно выбирает ориентиры. Нередко “невинное” допущение, неосмотрительно сделанное всеми сторонами, оказывается источником ошибки. Исследованию столь опасных концептуальных территорий существенно помогает использование инструментов мышления, разрабатываемых специально, чтобы объяснить альтернативные пути и пролить свет на их перспективы.

Такие инструменты мышления редко устанавливают фиксированный ориентир – твердую “аксиому” для всех будущих изысканий, – но гораздо чаще намечают возможный ориентир, вероятный ограничитель будущих изысканий, который сам может быть подвергнут пересмотру или вовсе отброшен, если кто-нибудь сумеет найти для этого повод. Неудивительно, что многие ученые не питают симпатии к философии: все доступно, ничего не определено на сто процентов, а сложнейшие сети аргументов, создаваемые, чтобы связать эти ориентиры, фактически висят в воздухе, лишенные явного фундамента эмпирических доказательств или опровержений. В результате такие ученые поворачиваются к философии спиной и продолжают собственную работу, но при этом оставляют нерассмотренным целый ряд важнейших и любопытнейших вопросов. “Не спрашивай! Не говори! Преждевременно обсуждать проблему сознания, свободы воли, этики, смысла и креативности!” Но мало кому под силу практиковать такое воздержание, поэтому в последние годы ученые устремились в сферы, которые прежде ими игнорировались. Из чистого любопытства (а иногда, возможно, из жажды славы) они берутся за серьезные вопросы и вскоре выясняют, сколь сложно делать подвижки в этих областях. Должен признаться (хоть в такие моменты я и чувствую себя виноватым), что мне все же приятно наблюдать, как уважаемые ученые, которые всего несколько лет назад заявляли о своем презрении к философии [5] Вот два из лучших изречений: “Философия для науки – что голуби для статуй” и “Философия для науки – что порнография для секса: дешевле, проще и некоторым больше по душе”. (Не буду называть авторов этих высказываний, но оставляю им возможность самим заявить о своем авторстве.) , то и дело оступаются, когда пытаются совершить переворот в этих сферах, прибегая к аргументированным экстраполяциям из собственных научных исследований. Еще забавнее получается, когда они обращаются за помощью к нам, философам, и впоследствии эту помощь принимают.

В первом разделе этой книги я опишу дюжину общих, универсальных инструментов, а в последующих разделах сгруппирую остальные главы не по типу инструмента, а по теме, в которой этот инструмент работает лучше всего. Начну я с фундаментальной философской проблемы – проблемы значения, или содержания, – а затем перейду к эволюции, сознанию и свободе воли. Некоторые из описываемых инструментов представляют собой программное обеспечение, удобные устройства, которые помогают нашему невооруженному воображению, подобно тому, как микроскопы и телескопы помогают невооруженному глазу.

На страницах этой книги я также познакомлю вас с несколькими ложными друзьями – инструментами, которые напускают тумана, вместо того чтобы проливать свет. Мне нужен был термин для обозначения этих опасных устройств, и я нашел подходящие слова, обратившись к своему опыту хождения под парусом. Многие моряки любят ввернуть морские словечки, которые сбивают с толку сухопутных крыс: правый и левый борт, гужон и шкворень, ванты и отводы, люверсы, направляющие и все остальное. Однажды я шел на судне, где моряки то и дело придумывали шуточные определения этим терминам. Нактоузом мы стали называть наросты морских организмов на компасах, бугель с гаком превратился в цитрусовый напиток, который полагается пить на палубе, канифас-блоком мы назвали женский защитный маневр, а упорным башмаком – упрямое ортопедическое приспособление. С тех пор выражение “упорный башмак” – которым на самом деле обозначается подвижная подставка для гика, используемая при спускании паруса, – всегда ассоциируется у меня с беднягой в ортопедическом сапоге, не желающем идти куда следует. Именно поэтому я и решил назвать так инструменты мышления, которые оборачиваются против мыслителя: хотя и кажется , что они помогают достичь понимания, на самом деле они лишь заводят мыслителя во мрак, вместо того чтобы вести к свету. В последующих главах будет описано множество упорных башмаков, которым присвоены соответствующие предупреждающие ярлыки, и приведен целый ряд печальных примеров. В завершение я еще немного порассуждаю о том, что значит быть философом, если это кому-нибудь интересно, и дам несколько советов от дядюшки Дэна каждому из вас, кто почувствовал вкус к такому способу познания мира и гадает, сможет ли он построить карьеру в этой области.