Максим Чекмарёв - Игра жизни. Психологические и философские эссе

Ты можешь упиваться собственной значимостью в атмосфере ущербности пациента. Второй соблазн – порыв «причинять добро», рассказать, как нужно жить, чтобы как можно быстрее наладить жизнь человека. Оба соблазна должны быть преодолены. Мы должны остаться равными, пусть даже я и являюсь подготовленным специалистом. Я всего лишь научился разбираться в проблемах людей, опираясь на концепции своего метода. Но я не эксперт в жизни клиента, он её жил много лет, а я знаю его несколько часов. Я всего лишь даю точку опоры. Выпасть из здоровой профессиональной скромности означает стать бесполезным психотерапевтом. А отсюда даже самые мудрые фразы о том, что нужно делать, приходящие извне, могут оказаться для клиента бесполезными. И даже если я что-то совершу над ним, словно волшебник, это будет вкладом не в его исцеление, а в копилку суеверий. Психотерапия из искусства превращается в магию. Хотя, это грубая фраза. Психотерапия всего лишь перестаёт отличаться от привычной медицинской модели, в которой больной демонстрирует врачу симптомы, а тот должен найти от них лекарство. А она обязана отличаться, иначе она перестанет быть лечением души и погрязнет или в механистическом материализме, или в магическом фетишизме. В случае с пространством психики оба этих варианта – подмены.

Что же мне остаётся делать, помогая? О, только самая сложная работа – быть собой. Роджерс описал это качество словом «конгруэтность», говоря о том, что внешнее и внутреннее должны совпадать. Похожий латинизм – «аутентичность», призывает к естественности. Инструмент моей работы – моя личность, а не какая-то выдуманная. И если сейчас моя личность не годна быть такой, которую можно показывать клиенту, это означает, что я в данный момент нуждаюсь сам в терапии. И это важная часть профессиональной подготовки и совершенствования любого психотерапевта – лечиться. А если я достаточно здоров, то мне удастся построить с клиентом здоровые отношения. Я стану ему спутником в его изменениях. Буду собеседником, предлагающим свои знания, чтобы помочь расшифровать значение симптомов и перейти от симптома к причине – конфликтам между разными элементами психики. Распутать клубок трудностей, находящихся в моей голове, невозможно чужой рукой. Моя задача оставаться в диалоге. Только для клиента его чувства – реальность, в которой он живёт. Поэтому я буду ориентироваться на его темп, верить его реальности, но как партнёр по диалогу, я способен делиться тем, как в моём внутреннем мире отражается клиент. Эти мои переживания – условная модель того, как с ним себя чувствует любой человек. Только они не делятся с ним переживаниями безоценочно, они реагируют, а не рефлексируют на его личность. А моя рефлексия станет камертоном для его стараний настроить себя на новый лад. Вместе мы способны локализовать его трудности, описать их полно и точно, наметить план решения задач и добиться его выполнения. В итоге мы получим больше, чем избавление от симптома – устранение механизма его возникновения. И это можно назвать собственно психотерапией, в отличие от её первоначала – архе – обычной человеческой открытостью боли другого. Без первоначала нет терапии, нет избавления от боли. Но без диалога, в котором появляется второй, имеющий определённое профессиональное видение проблем, нет преодоления причины, высвечивающейся в отношениях между клиентом и терапевтом.

Раз есть архе терапии, есть и её акме . Высшая точка и цель, находящаяся над царством утилитарного. Справляясь с проблемой, клиент встречается с самим собой. Он получает опыт помощи со стороны и готов теперь к самопомощи. Но любая проблема – это препятствие на пути. А что это за путь? Кто я и куда иду? Это уже другой род вопросов, которыми продолжается терапия, если клиент готов к самотрансценденции – выходу за пределы себя навстречу смыслу. Чему-то такому, вокруг чего можно организовать всю свою жизнь. Иначе она развалится, если будет всего лишь процессом решения повседневных задач. Повседневность должна стать частью большего процесса. За анализом должен последовать синтез. Рассматривая механизмы психики, я учился ей пользоваться. Но это не самоцель. Куда я её применю? Если у меня нет ответа, значит жизнь мчится в никуда. Она обесценивается, какой бы комфортной не казалась. Архе терапии – это чувства, её сердцевина – разум, а акме – дух. А связующим звеном оказываются терапевтические отношения – взаимодействие людей ради помощи одному из них. «Ради» оказывается вектором, примером того, что смысл необходим. Смысл – это больше, чем просто я. Здесь начинается интереснейшее путешествие, в котором психотерапевт может быть спутником. Но уже не как специалист по проблемам. А как достаточно зрелый человек, который примером того, как он сам обходится со своими ценностями и смыслами, может показать направление для развития клиента. Здесь уже точно нет никаких «больных». Остаются двое ищущих. Просто один нашёл что-то для себя, а другой ещё пока ищет. Но жизнь терапевта – не то, что должно быть скопировано. Клиент сам наполняет смыслом своё существование. И здесь круг психотерапии замыкается. Дальше вам остаётся только уйти со сцены, отдавая клиенту право чувствовать себя автором собственного бытия. Вы можете общаться с ним, но это уже не терапия.

Говоря о трёх процессах психотерапии, которые чаще сменяют один другой, но иногда и идут параллельно, мне важно для самого себя утвердить ценность человечности. Уникальность каждой новой встречи с клиентом и его внутреннего мира. Встречи, в процессе которой я могу только слушать и быть. Этого так мало и так много, чтобы исцеление могло случаться…

Можно строить взаимоотношения, а можно выяснять отношения. Первый путь симпатичнее, но он требует обязательного присутствия доверия. Если я переживаю другого как несущего опасность, он не может стать мне родным. Да, иногда я почувствую какую-то близость, но затем снова потеряю её, полагая, что человек что-то замышляет по отношению ко мне, расположен ко мне недружелюбно. Недоверие умножается. Считая, что другие несут в себе опасность, мы начинаем полагать, что они подразумевают, что и мы опасны. Остаётся только уйти в глухую оборону и переживать бытие в мире как насилие. Существовать так очень одиноко, но относительно безопасно. Доверие же предполагает уязвимость. Да, меня могут обмануть, предать… Ну и что! У меня остаётся надежда найти драгоценную жемчужину близости с другим человеком, которая станет островком безопасности и спокойствия, местом открытости. Это будут не идеальные отношения. Доверие не означает наивности. Скорее оно похоже на презумпцию невиновности по отношению к людям. Или на решение вопроса о природе человека в сторону того, что он по природе своей хороший. Это не значит, что он всегда поступает хорошо. Но зло для него противоестественно.

Читать дальше