Максим Чекмарёв - Игра жизни. Психологические и философские эссе

Итак, жизнь духа – это ответ на вопрос о том, что такое «быть» или «не быть», а потом на Гамлетовскую дилемму стоит ли быть. Примечательно то, что в разных религиозных системах понятия бытия, пустоты (шуньята), полноты (плерома) и души изумительно похожи по определениям. Реальный опыт находит только блёклое вербальное описание тому, что происходит, т.к. вербально можно описывать только делимые и поддающиеся анализу вещи. Начало начал – это предельный синтез, в котором Я и не-Я становятся едины в чём-то, что выше их. Дух – это, в принципе, метафора Единого, он дышит, где хочет, он животворит. И дух – это понятие для того, в чём мы все можем быть едины со всем. Уже это позволяет объяснить претензии духа на бессмертие.

Но христианство идёт дальше, обещая вечность персональному бытию. Личность важна, т.к. каждая является частицей тела Христова. В таинстве Причастия хлеб и вино преподаются каждому персонально. Мы нужны друг друга в силу различий и разделений, поэтому в вечности разделение будет и преодолено, и сохранено. Преодолено разделение с Богом, сохранены различия между душами людей. И уникальность опыта каждого становится залогом силы человеческого единства.

Что это означает для каждого конкретного человека? Необходимость духовной деятельности, в которой есть что-то, что я не могу передать другому, т.к. это – тайна персонального богообщения. Поэтому духовность становится межличностной категорией. Это события, которые происходят между личностью и Богом. И они, конечно, неосязаемы, как и любое другое общение, но плод взаимодействия реален в опыте и памяти человека.

Получается, что религия, по крайней мере, в трактовке христианства, является и общинным, и индивидуальным феноменом, а община становится местом, в котором опытом можно делиться, можно сравнивать его со здравым смыслом, если участники общения искренни. Итак, единство означает общение и в недрах религиозной общины. На этом пути возникает вербальное препятствие – об одном и том же можно говорить разными словами. В христианстве быстро были сформулированы словесные формулы-догматы, но их принятие не заменяет опыта. В духовной жизни остаются актуальными два процесса – богообщение (опыт) и богословие (осмысление и описание опыта). И только вместе они составляют реальность индивидуальной и общинной духовной жизни.

Я убеждён, что решение любых проблем путём насилия бесперспективно. Я не говорю об утилитаристской перспективе. Временное облегчение возможно, но корень зла так и остаётся не найденным и не обезвреженным. Смысл насилия утрачивается, стоит только нам начать говорить всерьёз о человеке и человечности. Сартр указывал, что каждая личность создаёт свою человечность с чистого листа. Проявленной естественным образом она может быть только в условиях мира. Силовое решение проблем – территория инстинктов и страстей, насколько бы сильно они не были рационализированы. Путь насилия душит удивительную способность чувствовать и вчувствоваться, которая, как справедливо указывал Фрейд, делает убийство невозможным.

Назвать убийство решением проблемы, суть которой находится в социальной или духовной сферах – это очевидное заблуждение. Устранить кого-то биологически означает промахнуться мимо цели, находящейся в принципиально иной плоскости реальности. В условиях войны гибнут обычно те, кто не являются источником идей, за которые они сражаются. Вместо разрешения конфликтов между общностями людей начинается игра в геополитику.

Я намеренно употребляю слово «игра», т.к. геополитика – абстрактное и, в определённой мере, избыточное понятие. Причём эта абстракция опасна уже тем, что считает какой-либо социальный институт чем-то более ценным, чем человеческая жизнь. Возникает подмена понятий. Само государство, похоже, создавалось для службы человеку, но теперь оно заставляет его служить собственному творению. Причём служить ценой жизни. Аргумент, что государство (как и иной социальный институт) является твоей семьёй, вряд ли стоит рассматривать иначе, чем сдвиг ценностей. Мы можем иметь кровную, культурную, языковую, религиозную общность, но она не тождественна политической системе. Политическая система не может обладать моей жизнью или жизнями других людей, она может только предлагать или заставлять распорядиться жизнью определённым образом. Социальные и политические институты освящают насилие, наделяя его эпитетами доблести и справедливости. Ярость, если верить им, может быть благородной. Однако здравый смысл подсказывает, что, вернись мы в плоскость межличностного взаимодействия, те же власть имущие будут воспринимать бытовое насилие как драку, а убийство – как непоправимую трагедию. Широкомасштабный конфликт по своей сущности не выше, чем потасовка на кухне. Участники бытового межчеловеческого конфликта обычно движимы низменными страстями – завистью, гордостью, алчностью. Нет никаких оснований полагать, что цели социальных и политических институтов в ситуациях вооружённых конфликтов являются более благородными. Если ты оказался способен убивать за идеалы, то эти идеалы уже извращены, испорчены яростью. За идеалы можно бороться только в сфере идей, любой другой путь – желание быстрого результата вкупе с неведением о бесплодности такого пути.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.