Павел Прокопенко - Пробужденный

– Так может, пройдем вовнутрь? – нахмурился, придав своему суровости, Кайзер и было направился к дверям. Но у Вилема не было желания пускать кого-либо в свою мастерскую

– Нет, – отказал он и закрыл дверь, – Поговорим на улице. Поглядите, какая нынче погодка чудесная. Здесь вот можно присесть и пообщаться. Слушаю вас внимательно.

Вилем присел на лавку возле мастерской. Полицейские присели рядом. Кайзер достал из внутреннего кармана накидки блокнот и карандаш.

– Что же. Вы знаете такую личность, как Мартин Беран?

– Да, конечно. Это мой знакомый трубочист.

– Насколько знакомый?

– То есть насколько близко? Очень редко общаемся. Никогда просто так не болтаем, а исключительно по делу: то я ему обувь ремонтирую, то он раз в год чистит в моей мастерской трубы от сажи.

– Хорошо… А вы знаете, что он вчера скончался?

– Да, уже знаю. Сказали.

– Кто?

– Малец какой-то.

– Вы его знаете?

– Впервые в жизни видел, – соврал Вилем.

– То есть, как? Просто пришел и сказал?

– Ну да. Говорил, что просили передать. А кто именно – так и не сказал.

«Боже, зачем я вру на ровном месте? Можно ведь было этого просто не говорить»

– Ладно. Когда вы последний раз видели пана Берана?

– Вчера.

– Вчера, – повторил полицейский, – В котором часу?

– Приблизительно в одиннадцать утра. Он мне принес свои башмаки, чтобы я отремонтировал. Должен был прийти после четырех, но – так и не пришел.

– А почему он был обут в дорогую обувь, на внутренних стенках которой был ваш значок?

– Потому что я ему дал ее.

– Почему?

– Потому что у него не было другой обуви. Он собирался уходить босиком.

– То есть вы всегда даете босоногим клиентам обувь других клиентов?

– Нет, это было впервые.

– Вы же понимаете, что обувь мы вам не вернем?

– Конечно. Только не совсем понимаю, зачем она вам.

– А что вы собираетесь сказать хозяину тех дорогих башмаков?

– Ничего.

– Как это?

– А так это. Его тоже уже нет.

– Умер? – удивился Кайзер.

– Да, убили несколько дней назад.

– А кто это был? Скажете?

– Сын владельца ресторана на Соукеницкой улице.

– Того француза? Как его? Перрье?

– Да, француза.

Полицейский сидел удивленный.

– А вы могли бы показать башмаки покойного трубочиста?

– Могу, – смешок вырвался из уст Вилема, – Если вам это чем-то поможет.

Вынес истоптанную пару серых туфлей:

– Вот. Я их отремонтировал. Но ясное дело, что себе их никто не купит. Потому их тоже можете забрать их себе. Возможно, это чем-то будет полезно.

– Хм… Нет, благодарю. Мне было достаточно взглянуть. Что же, пан Сикора. Благодарю, что выделили для нас ваше время. Простите, если обидели вас чем-то или доставили вам неудобства нашим визитом. Нужно проверить все.

– Работа у вас такая.

Только полицейские развернулись, чтобы уйти, Вилем заговорил:

– Знаете, пан Гутенберг. Мне сегодня ночью привиделся странный сон.

Кайзер удивленно оглянулся на Вилема.

– Сон?

– Да, словно Мартин Беран сказал мне, что умеет летать и прыгнул с крыши. Сегодня я таки получил известие, что он упал оттуда. Я к чему это говорю. Несколько дней назад снились мне вы. Хоть я вас до этого никогда не видел. В общем, будьте осторожны с лошадями.

Кайзер словно застыл на месте. Потом кивнул:

– Да, благодарю. Еще раз прошу прощения, – и ушел.

Сегодня у Вилема не было охоты работать, хоть ему и нравилось шить обувь. Он посмотрел в кошелек. Там был заработок за всю прошлую неделю – сто двенадцать крон.

«Так, значит, пятнадцать на жилье, двадцать на еду, еще двадцать в сундук. Остается пятьдесят семь. Пойду-таки в ресторан на Соукенницкой!»

Вилем начистил до блеска недавно сшитые для себя же башмаки и двинулся в ресторан. Официант поприветствовал его широкой улыбкой. Улыбался он постоянно, причем даже глазами: самая искренняя улыбка. Ее сложно не заметить, не отличить от других, натянутых улыбок. У Вилема потеплело на душе. Заказал кофе с молоком и сливовый пирог.

Сидел с теплом на душе, как миг спустя почуял, что повеяло холодом. Он обернулся: это был месье Перрье, владелец ресторана. У него был усталый вид и красные глаза.

Он что-то говорил повару, а тот кивал головою.

Последние несколько лет Вилем не мог себе кое-что объяснить: он начал чувствовать людей. Не то, чтобы видеть их насквозь, но настроение, душевное состояние угадывается моментально. Как в случае с Перрье: он даже не глядя почуял его душевные муки, тоску по сыну, печаль, растерянность. Вилем был уверен, что это было в своем роде прозрение, случившееся после его происшествия.

Счет обошелся в двадцать шесть крон. Не так уж и много, как думалось Вилему.

Вышел из ресторана и пошел вновь в мастерскую. Так уж не хотелось идти домой. Вилем иногда подумывал переехать в мастерскую. Можно было бы выделись себе уголок во второй комнате, в которой он писал картины. Помещение было довольно просторным, поставить кровать в угол, отделить его шкафом и занавеской. Возле окна поставить письменный стол.

«Точно, – загорелось у Вилема в голове, – на следующей неделе обязательно перееду сюда».

– Да следующей недели может не настать! – сказал кто-то, и громко засмеялся.

Вилем испугался и чуть не выкрикнул: «Кто это сказал?»

Он начал озираться. Оказалось, двое мужчин беседовали и один из них сказал эту фразу.

«Надо же, в своих мыслях так отделиться от внешнего мира, чтобы не видеть ничего вокруг себя. Прямо как Сократ! Он мог стоять часами и о чем-то размышлять. Может это и полезно, уметь уходить в свой внутренний мир. Может таким способом к какой-то истине и приду? Я, конечно, замахнулся, равняя себя с Сократом, потому как глубина моей мысли определенно не дотягивает, однако привычка эта весьма неплоха».

Пришел в мастерскую, закрылся и пошел в дальнюю комнату. Там начал примерять и представлять себе, как там все организуется.

А в голове продолжала брезжиться услышанная фраза:

– Да следующей недели может не настать!

Надоедливо звенело в ушах это предложение, словно пророчество.

«Хм, а это же ведь правда… Может и не настать. Для многих даже завтра уже не настанет. Это грустно, но такова жизнь. А мы постоянно чего-то ждем, надеемся, что все поменяется, станет лучше. Но что мы делаем для этого? Как всегда: ничего. Так чего я жду? Если я чувствую, что здесь мне будет лучше, то перееду прямо сегодня».

Вилем вышел из мастерской и вихрем помчался домой. Быстро добравшись, он начал складывать свои скромные пожитки в сундук, в котором хранил деньги. Насобирал уже больше тысячи крон. Хоть сундук был весьма увесистый, ему все же удалось самостоятельно стащить ее вниз со второго этажа.

Спустившись, он позвал пани Заклецкую, хоть там сидел и сам Заклецкий. Потому как все вопросы решала она.