Рустам Чернов - Ludi мысли. Сборник людологических сочинений (доклады и статьи)

Иллюстратор Джон Сингер Сарджент

© Рустам Павлович Чернов, 2020

© Джон Сингер Сарджент, иллюстрации, 2020

ISBN 978-5-4493-9044-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Казалось бы, сегодня общеизвестен и повсеместно не отрицаем тезис старика Канта о зависимости свойств представления о предмете от субъекта познания. Кант «вычислил» константу данной присущности, приписав ее свойственность атрибутики бытия, расставив все точки над всем и вся в области доступности критическому познанию.

Разумность нашего времени диктует нам постоянную необходимость отречения от всего над чем мы так властны, сладострастно властны. Ницше прежде всех почувствовал волю к разумности – отказаться от морали, чтобы жить ею . Самое сверхчеловечное, что позволительно человеку в прошлом, перешедшему через шаткий мост зацикленности ценностей. Суть перехода, суть ценности – не смотреть в пропасть под собой, не думать о потерях и вечно обеспечивать безопасность собственности, шаг за шагом преодолевая страх падения.

Страх рождает самое дивное чувство – необходимость действия мысли. Поппер понял природу социума так, как ее понял бы только индивидуальный субъект познания: власть, любовь, голод – кредо любого, кто есть общественное животное.

Само общество удивляет индивидуума неожиданностью глубины познания – право, обычаи, традиции, мудрость коллективизма, «нормы ненормальности», заложники неудачных попыток определения собственного «Я» и…. перечень вряд ли конечен.

Современность информатизированного общества, являясь тенью будущего развития, уже поражает умением задавить все личностно – индивидуальное. Интернет содержит все, что есть, но ничего, что не имел бы и твой сосед, подобный тебе, все общее до невозможности.

Поднимаясь до критических пределов там, где только мысленно возможно существование, где только и есть мысль, а больше только сплошь возвращения к способности мысли, невольно понимаешь, что вопросы познания порой намного проще, чем кажутся. Но вот парадокс, они проще только там, в области мысленного, мыслительного, в эмпирически заданных рамках все становится логикой абсурда… в уличном споре всегда побеждает почему-то лом, а не философия Иммануила Канта.

Мысль о времени становится преткновением жизненного самоопределения. Иногда спрашиваешь себя, как ты посмотришь в лицо вечности последнего мгновения, будет ли что оголять, в момент сбрасывания маски?

Карл Юнг первый стал лечить вопрос индивидуальности судьбы, признав за ним сильнейшее свойство разрушения Эго. Он же четко определил – чувственная персонификация в деятельности – лучшее, что может быть для больного, заглядывающего в смысл собственной предначертанности. Звучит почти как трудотерапия Карла Макса, – труд сделал человека человеком… совсем близкое к реальности: Уголовно – исполнительный кодекс, исправительно-трудовая деятельность, куда уж ближе…

А как приятно потреблять вопросы философии в готовом безопасном виде, а? Вечные истины, рукописи не горят, любовь вечна, родина – лучшее, что может быть, индивидуальность – главное, семья – оплот спокойствия…

Эрик Берн один из первых, кто заговорил о спокойствии с точки зрения экзистенциальности самоопределения человеческого. Человек как система, стремящаяся к снижению внешних контактов – раздражителей, как система, стремящаяся к самодостаточности самое себя из самое себя…

Пределы замкнутости для познания, Иммануил Кант – трансцендентность. Артур Шопенгауэр – представление. Средний «субъект познания» – свой интерес. Государство-суверенитет, право – результативность, любовь – взаимность. Язык – смысл передачи (значение) … но выходя на улицу голодным и вдыхая аромат кондитерской, вряд ли можно полностью запретить самое себя воспринимать мысль о венских булочках или вкусностях другого толка – чувственное склонно к самовоспроизведению самое себя в мысли о предмете чувства, но сам предмет вне мысли о себе не будет чувствуем сознательно как неизвестен чувствам бог, так неизвестны нам и мысли бога…

Христианство впервые смогло увидеть бога глазами простого сметного, выковав из неизбежной пропасти смысла – девять острых простых заповедей, бог стал универсально потребляем сознанием всех, а не чувственным страхом всякого перед наказанием…

Так что же сильнее и реальнее в этом мире: чувственное или мыслимое?

С одной стороны лом и улица… с другой стороны, Иисус Христос, Джордано Бруно, Сократ – жизнь за мысль . Чуть поодаль – мысли о должном самого широкого круга лиц – мысли общества, конституированные в норме права, стабилизированном представлении о должном и необходимом – то, на основе чего выносятся смертные приговоры, лишают свободы, разбивают судьбы…

Достоевский впервые рассмотрел противоборство мыслимого в чувствуемого в пределе критического противостояния «Я – Общество», но Раскольников проиграл самому же себе – он раскаивается, и Соня здесь вряд ли виновата.

Каждый человек с первых дней сталкивается с суррогатом противостояния мыслимого и желаемого. Дети. Они заложники противоречия собственных желаний – чувств и родительских мыслей, стандартов общего поведения. Человек обречен на противостояние своего настолько близкого и родного, своих чувств и мысли о чувствуемом; от того насколько мыслительное субъекта покорно общественному зависит гармоничность индивидуума и всего того, что к нему не относится, то что ему предоставлено называть обществом, государственным интересом и так далее.

Именно в этих рамках лежит вопрос личной истории, личности в истории. Кому интересно дальнейшее? Если Вам – да, то добро пожаловать в школу людологии, она ответит…

Казалось бы, постановка вопроса именно в таком виде не имеет права на существование: как можно с помощью игры осуществлять познания, может ли игра быть методом познания? Это первичные вопросы обсуждения, которые мы полностью поддерживаем в области однозначности понятия методологии, метода. Но за этой однозначностью, углубляясь в вопросы критико – философского плана методологии познания, мы внезапно среди всех прочих форм сомнений и теорий, вдруг сталкиваемся с эмпирически заданным фактом в отношении нашего вопроса. Игра как область бытия методологии, более того, игра как то, что и есть метод познания, метод структурирования знания. Данный факт застает нас везде, начиная от играющего ребенка, и трактовки его бытия через теорию игр 3 3 СМ. об этом например Э. Берн «Игры в которые играют люди. Люди, которые играют в игры», Санкт —Петербург —Москва, 1996г.