Екатерина Сальникова - Искусство в контексте пандемии: медиатизация и дискурс катастрофизма. Коллективная монография

Как тут не вспомнить Фукидида, язычника-афинянина, наблюдавшего примеры нравственного падения людей, которых не могли остановить ни страх перед богами, ни законы человеческие. Евсевий же был христианином, и, рассказывая о чуме в Александрии, увидел и другие примеры: «Весьма многие из наших братьев по преизбытку милосердия и по братолюбию, не жалея себя, поддерживали друг друга, безбоязненно навещали больных, безотказно служили им, ухаживая за ними ради Христа, радостно умирали вместе; исполняясь чужого страдания, заражались от ближних и охотно брали на себя их страдания. Многие, ухаживая за больными и укрепляя других, скончались сами, приняв смерть вместо них… Так уходили из жизни лучшие из братьев: священники, диаконы, миряне; их осыпали похвалами, ибо такая смерть, возможная только по великому благочестию и крепкой вере, считалась равной мученичеству… Язычники вели себя совсем по-другому: заболевавших выгоняли из дома, бросали самых близких, выкидывали на улицу полумертвых, оставляли трупы без погребения – боялись смерти, отклонить которую при всех ухищрениях было не легко» [22].

Придворный историк Юстиниана Прокопий Кесарийский рассказывал, как чума (он называл ее «моровой язвой»), обезлюдив многонаселенную Александрию, около 541 года пошла на Балканы, Северную Африку, Прованс и Испанию, целиком охватила Средиземноморье, а затем двинулась на север – в Галлию и даже Британию, и на восток – в Персию. Причину бедствия он тоже видел в Божьей воле, поскольку укрыться от заразы не было шансов ни у римлян, ни у германцев, ни у мужчин, ни у женщин.

Историк делился одним любопытным соображением – и тоже о поведении людей в период эпидемии. Даже те, кто раньше предавался позорным страстям, отказались от привычного образа жизни и познали кротость – но… только на время, понимая, что вскоре скорее всего предстоит умереть. «Однако, когда они избавились от болезни, спаслись и поняли, что зло перекинулось на других людей, они вновь, резко переменив образ мыслей, становились хуже, чем прежде, проявляя всю гнусность своих привычек и, можно сказать, превосходя самих себя в дурном нраве и всякого рода беззаконии» [23].

Картина пандемий везде была почти одинакова: умерших было столько, что хоронить тела становилось некому и негде. В разгар эпидемии число умерших достигало 5—10 тысяч в день. В самые тяжелые дни тела просто сбрасывали в крепостные башни. Окраины городов превращались в массовые усыпальницы, торговля прекращалась, города пустели, следом за вспышкой чумы приходил свирепый голод.

Врачи не понимали, с чем имеют дело: болезнь поражала всех подряд, при этом сами лекари и родственники могли оставаться здоровыми. В 542 году чумой заболел и сам император Юстиниан, но ему посчастливилось выжить. Люди недоумевали: почему одни заболевают и умирают, а другие остаются здоровыми, и зараза их не берет. Многие сидели по домам и замаливали грехи в ожидании скорой смерти. Так, по наитию, жители Константинополя находили пути спасения – подвергали себя самоизоляции. Но болезнь все же не победили – она просто закончилась.

Пандемии продолжались десятилетиями и даже столетиями, рецидивы фиксировались по прошествии сотен лет. Юстинианова чума опустошала страны почти 200 лет, жертвами ее стали не менее 100 миллионов человек. Последний всплеск Юстиниановой чумы был зафиксирован в 775 году, через два с лишним столетия после главных и самых страшных событий.

Итальянский сценарий. Карантин как средство спасения

В XIV веке в странах Европы вспыхнула вторая крупнейшая в истории пандемия Черной смерти, названная так из-за быстрого почернения тел умерших, выглядевших как бы обугленными. Пик ее пришелся на 1346—1353 годы. Вспышки чумы продолжались в разных местах вплоть до XIX века, жертвами стали десятки миллионов людей, едва ли не половина населения Европы. Черной смерти предшествовали гибельные засухи, нашествия саранчи, ураганы, длительные ливневые дожди и подобные катаклизмы, которые осложнялись еще и вспышками оспы и проказы. Черная смерть оставила колоссальный след в истории Европы, наложив отпечаток на экономику, психологию, культуру.

Санитарное состояние городов и гигиена европейского населения, особенно бедноты, было ужасающим. Мусор выбрасывали на мостовые узких улиц прямо из окон домов, помои выливались в прорытые вдоль улиц канавы; нечистоты оказывались в ближайших реках, откуда бралась вода для питья и приготовления пищи. Чистоплотность считалась роскошью и излишеством [24]. Источником заражения мог быть любой заболевший.

Зараза следовала через Центральную Азию, Крым, Ближний Восток в Европу, на Британские острова, в Скандинавию, Россию, Гренландию. Чумную палочку разносили блохи; в условиях скученности люди быстро заражались друг от друга. Никоновская летопись сообщала: «Бысть мор во Пскове силен зело и по всей земле Псковской, сице же смерть бысть скоро: храхне человек кровию, и в третий день умираше, и быше мертвии всюду» [25]. Летописи сообщали, что священники не успевали хоронить мертвых, приходилось класть в одну могилу по пять-десять тел и отпевать всех одновременно. Болезнь опустошила Смоленск, Киев, Чернигов, Суздаль.

Средневековая медицина так же, как и во времена античные, не знала, как бороться с чумой. Медицина считалась второстепенной наукой, ибо занималась состоянием греховного тела, но не спасением души. Черная смерть, к счастью для Европы, вызвала к жизни силы сопротивления и заставила задуматься о медицинских причинах чумы и средствах ее профилактики. Как средство профилактической борьбы с чумой было востребовано учении о контагии (то есть заражении). Контагионисты предложили средство, которое сегодня, в условиях пандемии коронавируса, называется «самоизоляцией». «Следует, насколько это возможно, старательно избегать публичных споров, дабы люди не дышали друг на друга и один человек не мог заразить нескольких. Итак, следует оставаться в одиночестве и не встречаться с людьми, прибывшими из тех мест, где воздух отравлен» [26].

В 1348 году власти Венеции впервые в истории эпидемий ввели понятие «карантин»: «quarantа» в переводе с итальянского означает «сорок». Именно столько и длился карантин. 54-й венецианский дож, профессор права Андреа Дандоло сумел во время эпидемии чумы благодаря четким административным мерам избежать паники и хаоса, проявил личное мужество и оставался на своем посту даже тогда, когда в Венеции умирали 500—600 человек ежедневно. Меры, им принятые, внедрялись и в других государствах Европы.

Во-первых, была организована санитарная комиссия для досмотра всех кораблей, заходивших в гавань. Если на корабле находили больных чумой или умерших, его немедленно сжигали. Другие судна должны были плыть к острову Лазаретто, в четырех километрах от Венеции, и встать там на якорь. Через сорок дней на судно приходили врачи с инспекцией. Если признаков чумы не обнаруживалось, судну давали разрешение зайти в бухту Святого Марка и разгрузить товар. Если же чума подтверждалась, то умерших от болезни вместе с судном сжигали здесь же, больных размещали в бараках с запрещением иметь контакты с кем бы то ни было. Карантин как обязательная мера просуществовал почти 300 лет, до 1630 года. Территорию острова заняли больница и чумные бараки. Когда больницу закрыли, в зданиях был размещен военный гарнизон; в XIX веке на острове располагался приют для бездомных собак с материка. С 1960 года на «чумном острове», с его дурной славой, никто не живет. В 2000 годы при раскопках на больничном кладбище острова археологи выкопали около полутора тысяч чумных скелетов, датируемых XV—XVII веками. Но и в 1630 году итальянские хроники чумы сообщали о состоянии нравов: «Есть более отвратительное и страшное, чем нагромождение трупов, на которые постоянно натыкаются живые и которые превращают город в огромную могилу. Это взаимное недоверие и чудовищная подозрительность… Тень подозрения падает не только на соседа, друга, гостя. Такие нежные ранее имена, как супруги, отец, сын, брат, стали теперь причиной страха. Ужасно и неприлично сказать, но обеденный стол и супружеское ложе стали считаться ловушками, таящими в себе яд» [27].