Михаил Петров - Пираты Эгейского моря и личность.

Когда такую схему развития переносят на реальную историю, все идет прекрасно до настоящего момента. В прошлом выбор снят, и если процесс достаточно документирован, анализ прошлого дает в принципе какой-то закон «для прошлого», поскольку, во-первых, преемственность действительно имеет место, то есть изменяться как целостность может только определенная целостность, а вовторых, в любой момент прошлого выбор тем или иным способом был снят: определенная целостность изменилась в другую определенную целостность. Но значит ли это, что закон, который всегда можно сформулировать для прошлого, может экстраполироваться и на будущее? Многим кажется, что может. В XIX в. так казалось большинству, и только одиночки, вроде А.И. Герцена, позволяли себе подшучивать над этой уверенностью: «Прогресс человечества, - писал Герцен, - тогда был известен как высочайший маршрут инкогнито - в этап, на станциях готовили лошадей» (41, т. XVI, с. 163).

Сегодня даже самые отчаянные кибернетики понимают принципиальную разницу между стабильностью-гомеостазисом и нестабильностью-движением. Гомеостазис или инерция есть регулирование в нулях, и гомеостазисная деятельность, если она и возникает, то совершается по отрицательной обратной связи как оборонительная реакция на «шум», то есть на любые отклонения от нулей, какими бы причинами эти отклонения не вызывались. А движение, трансформация определенности, нестабильность - нечто уже совсем иное: регулирование самих нулей гомеостазиса, смещение их по времени. Здесь нужно чтото второе: закон, программа, код, способные менять нули регулирования, распределение и смысл шумов, то есть нужен кто-то или что-то, способное снять выбор. Грубо говоря, нужен кибернетик, который определил бы системе закон, как движение нулей регулирования по времени, и дал бы системе автоматически действующие механизмы, способные реализовать этот закон.

В репродукции в общем-то так и происходит: относительно любой ее составляющей мы в принципе может указать кибернетика и соответствующие механизмы. Даже там, где многовековая стабильность стирает имена кибернетиков из памяти людей, мы все равно интуитивно уверены в их наличии (кто придумал колесо?), и корни такой уверенности как раз и питают олимпы - резервации великих кибернетиков прошлого. Но все крайне усложняется, как только мы, оставляя закон развития, без которого нам сложно жить на свете, пытаемся в то же время освободиться от фигуры кибернетика, творца этого закона, пытаемся заменить разумного и мыслящего кибернетика действием безличных сил. В теории эволюции, например, эта определяющая фигура разорвана на две противостоящие и автономные силы: на индивидуальную изменчивость и условия среды. Индивидуальная изменчивость (мутационная активность) создает выбор, то есть порождает разнообразие установок нулей регулирования, а условия среды снимают выбор, автоматически отдавая предпочтение тем установкам, которые для растений или животных данного вида «оптимальны». Слепо и независимо друг от друга эти силы сообща выполняют труд кибернетика по определению, выбор наилучшего.

Наши земные кибернетики освоили эту оппозиционную схему «разорванного кибернетика», она реализована в так называемых «самообучающихся автоматах». Здесь кибернетик задает нули регулирования не жестко и однозначно, а в некотором диапазоне значений, в спектре, то есть вводит ограниченную неопределенность, в рамках которой должны, по его убеждению, располагаться оптимальные нули регулирования. Делается это в надежде на то, что оптимальность будет поймана в вилку, и если такой системе заданы критерии выбора на оптимальность, а в репродукции они всегда лежат в пределах, а не за пределами достаточной узкой полосы отклонений-допусков, то такой автомат в бесконечной серии повторов будет сужать вилку, сам установит нули регулирования, выберет производно от свойств объекта регулирования и утвердит из некоторого множества возможных программ, предзаданных кибернетиком в экстремумах диапазона-спектра, наилучшую программу.

Кибернетики очень гордятся этим своим успехом, хотя гордиться в общем-то нечем. Самообучающийся автомат стоит к обыкновенному примерно в той же позиции, в какой машина, построенная с двадцатикратным запасом прочности, стоит к идентичной по функции машине, построенной с минимальным запасом прочности. Диапазонспектр возможных значений оптимальных нулей регулирования появляется не от хорошей жизни, а от того, что кибернетик не знает оптимальных нулевых значений, то есть здесь перед нами такой же налог на незнание, как и «запас прочности» в инженерном деле. Это примерно тот же ход мысли, который заставил бы сомневающегося навесить на телегу десяток колес в надежде, что в зависимости от свойств дороги правда себя покажет, телега «сама выберет» оптимальный способ передвижения. Существенным недостатком такой кибернетической «хитрости разума» является то, что в случае с телегой лишние колеса по данным наблюдения можно снять как бесполезные украшения, тогда как изъять из самообучающегося автомата информационный избыток, определить, что в нем работает, а что висит десятым колесом, - вещь практически невозможная. Так что гордиться «самообучающимися автоматами» как какой-то новой ступенью в развитии кибернетики вряд ли имеет смысл, и тем самым более не имеет смысла возводить собственную слабость, невозможность отличить в самообучающемся автомате «работающие» колеса от пятых и десятых, в некую мистическую сущность, в непознаваемую «индивидуальность» автомата, на которую кибернетики возлагают так много надежд. Ожидать от такого «индивида» разумных рассуждений и действий столь же противоестественно и бесперспективно, как и требовать от автомата по продаже газированной воды песен про камыш и задушевного разговора «за жизнь».

Оппозиционная схема «разорванного кибернетика», в которой часть функций определения к наилучшему передана среде, а часть - «мутационная активность» - оставлена субъекту, явственно прослеживается в структуре обновляющих механизмов современного общества, где субъекты творчества и его ценители постоянно образуют оппозиции, но об этом чуть позже. А пока мы хотели бы лишь отметить, что осознание человеком собственной ответственности за все происходящее, его растущее убеждение в том, что ни бог, ни царь и ни герой, а равно и ни кибернетическая машина, ни коллективный разум, ни даже суд истории нс дадут ему избавления, - все это идет не столько от человеческой гордыни, сколько под давлением прозаической необходимости. И традиционные и новые авторитетные инстанции в общем-то доказали гомеостазисный свой характер, доказали ограниченную стабильными условиями сферу их применимости. Исключение составляет, пожалуй, тот действительно удивительный эффект, когда мы видим и знаем в прошлом лишь деятелей обновления, нестабильности, а деятелей стабильности-гомеостазиса знаем только по связи с этими великими для нас именами: Николая 1-го - по Пушкину и декабристам, Понтия Пилата - по Иисусу, Менона-доносчика - по Фидию.