Михаил Петров - Пираты Эгейского моря и личность.

В этой древней «гонке вооружений» в едином беличьем колесе оказываются и государство, и пираты, и земледельческая община: каждый заставляет другого бежать быстрее, бежать на Алисин манер - «чтобы остаться на месте» и сохраниться. Но силы здесь явно не равны.

Государство, чтобы остаться в живых, вынуждено сохранять и пиратов, как источник опасности, и земледельческую общину, как предмет защиты от внешних посягательств. С другой стороны, ни пираты, которым безразлично, грабить ли им земледельцев государственных или автономных, ни община, которой нужна реальная защита, а не та или иная ее форма, не связаны с государством узами общности судьбы, не включают в условия собственного существования и, по-существу, выступают могильщиками олимпийской государственности. В соревновании средств нападения и средств защиты государство в его олимпийской форме, где военно-оборонительная функция-профессия и «частные» люди существуют в матрице профессионально-государственных навыков, оказывается третьим лишним. Оно еще способно перерождаться, усваивать отдельные черты своих соперников, что, собственно, и происходило как в Кноссе, так и в Пилосе с их формами «дворцового» или «храмового» хозяйства, но выжить в новом, «медном», окружении государство уже не может. Совместные усилия пиратов и военизированных земледельцев создают ту ситуацию, о которой Геродот лаконично замечает: «На опустошенный Крит переселились различные народы, преимущественно эллины» (История, VII, 171).

Термин «медный», как общая характеристика Эгейского окружения, мог бы означать тот верхний предел, выше которого не могла в то время идти гонка вооружений и возможностями которого исчерпывались, собственно, значения параметра «а» в нормальном распределении опасности и оборонительного потенциала на островах и побережьи. О том, что значения этой опасности и оборонительного потенциала в Эгейском море были значительно выше, чем в других районах, говорит и сам факт колонизации побережья других бассейнов и множество связанных с этим легенд.

Характерна в указанном смысле сохраненная Геродотом легенда об установлении единовластия в Египте. По предсказанию, полновластным царем Египта должен был стать тот из двенадцати царей, кто выпьет священный напиток из медного сосуда. Псамметих, которому однажды во время жертвоприношения не хватило золотой чаши, выпил положенное из медного шлема, возбудил подозрения коллег и подвергся гонениям. В изгнании он получил предсказание: «месть придет с моря, когда там появятся медные люди». Псамметих не очень поверил предсказанию. но далее события развивались крайне показательным для нас способом: «Вскоре после этого ионийцы и карийцы, вышедшие в море для разбоя, были застигнуты бурей и отнесены к Египту. Когда они, одетые в медные доспехи, сошли на берег, один египтянин, никогда прежде не видевший людей в медных доспехах, отправился в болота и сообщил Псамметиху, что пришедшие с моря медные люди опустошают долину. Псамметих понял, что предсказание исполняется. Завязав с ионийцами и карийцами дружеские отношения и пообещав им большую награду, он убеждает их поступить к нему на службу. Затем с помощью этих наемников и своих сторонников из египтян он лишает вдасти остальных царей и завладевает Египтом» (Геродот. История, II, 152).

В этом свидетельстве особый интерес для нас представляют мимоходом отмеченные детали: ионийцы и карийцы отправляются в море для разбоя, это плаванье настолько безадресно, что даже буря не мешает им заняться делом - «опустошать долину»; военное искусство этих «медных людей» настолько высоко, что горстка пришельцев с моря оказывается в состоянии определить судьбу огромного государства. И наконец, что наиболее интересно, перед нами, собственно, не пираты в традиционном понимании, а просто «ионийцы и карийцы», которые, судя по их дальнейшей судьбе, суть обычные земледельцы: «Ионийцам и карийцам, оказавшим ему содействие, Псамметих отдает для поселения участки земли, расположенные друг против друга на обоих берегах Нила» (Геродот. История, II, 154).

Переплетение пиратских, земледельческих и гражданских свойств отмечается как «естественная» черта и в ряде сохранившихся литограмм, фиксирующих отношения между городами. В договоре между Кноссом и Тилиссом (города на Крите) сказано: «Тилиссянину разрешается безнаказанно заниматься грабежом повсюду, кроме районов, принадлежащих городу кноссян. Все, что мы захватим у врагов, от всего этого при дележе пусть (тилиссяне) имеют: от захваченного на суше - третью часть, а от захваченного на море - половину» (50, с. 114). Того же типа и договор между локридскими городами Эантией и Халеем: «Имущество чужеземца на море вольно брать всюду, кроме лишь гавани у города» (там же, с. 116).

Пытаясь в свете этих и множества других свидетельств более внимательно приглядеться к орудийному арсеналу земледельца, мы с удивлением убеждаемся, что корабль в греческом земледелии весьма распространенное и «бытовое» орудие. Даже миролюбивый Гесиод, который, по собственному признанию, «никогда по широкому морю не плавал» (Работы и дни, 650), дает своему брату дельные, с точки зрения моряка, советы:

После того, как ужасная мощь Ориона погонит С неба Плеяд, и падут они в мглисто-туманное море, С яростной силою дуть начинают различные ветры. На море темном не вздумай держать корабля в это время. Не забывай о совете моем и работай на суше. Черный корабль из воды извлеки, обложи отовсюду Камнем его, чтобы ветра выдерживал влажную силу; Вытащи втулку, - иначе сгниет он от зевсовых ливней; После того отнесешь себе в дом корабельные снасти Да поладнее свернешь корабля мореходного крылья; Прочно сработанный руль корабельный повесишь над дымом...

(Работы и дни, 619-629).

Прекрасно знают корабль и герои поэм Гомера. Эту особенность отмечают многие исследователи. А.Ф. Лосев, например, приходит к выводу, что мореплавание было для гомеровского грека «родным делом» и в частности пишет: «если собрать все бесчисленные места из поэм, где говорится о кораблях, можно составить подробнейшее и яснейшее представление о нем, причем нас поразит количество и разнообразие терминов - у Гомера не осталась незафиксированной ни одна малейшая часть корабля или момент корабельного дела» (51, с. 188). В подтверждение этому можно бы привести и общий «морской» настрой Гомера в восприятии современников. Перечисляя, например, состав ахейского воинства, он всех, собственно, считает мореходами и как исключение подчеркивает неосведомленность в морском деле аркадских мужей:

...царь Агапенор Гнал шестьдесят кораблей; многочисленны в каждом из оных Мужи сидели аркадские, сильно искусные в битвах. Их ополчениям сам повелитель мужей Агамемнон Дал корабли доброснастные, плыть им по черному понту К Трое высокой: они небрегли о делах мореходных.