Петер Слотердайк - Критика цинического разума

Курта Гетца, уже не может сопротивляться саморазрушительным «глупостям», к которым часто бывает склонна «болеющая масса». Чем в большей степени болезни вызываются политически-цивили­заторскими отношениями и даже самой медициной, тем больше ме­дицинская практика нашего общества оказывается вовлеченной в хитросплетения более высокого цинизма, который сознает, что он правой рукой способствует недугу, за лечение которого он собирает плату левой. Если доктор как ученый сторонник партии жизни дей­ствительно видит свою задачу в том, чтобы бороться с причинами болезней,— вместо того чтобы паразитировать на них как на след­ствиях, «оказывая помощь»,— то он должен снова и снова чисто­сердечно ставить под вопрос свою связь с властью и свое употребле­ние власти. Медицина, которая упорно и радикально настаивает на своем пакте с волей к жизни, должна была бы стать сегодня науч­ным ядром общей теории выживания. Она должна была бы сфор­мулировать политическую диететику, которая решительно вмешива­лась бы в общественные трудовые и жизненные отношения. Однако в общем и целом медицина в своей цинической близорукости весьма неуверенно движется вперед и трактует свой пакт с волей жизни столь сомнительным образом, что только от случая к случаю удается точно определить, о какой ее позиции на кинически-циническом поле можно говорить. Может, это кинизм простого, как его практиковал слав­ный пастор Кнайп? Или это цинизм сложного — в том виде, как его отправил в полет профессор Барнард с его пересадками сердца? Это — кинизм медицинского Сопротивления, которое отвергает коллаборационизм с саморазрушительными установками и ментали-тетами? Или это цинизм медицинского коллаборационизма, который предоставляет полную свободу действия причинам, чтобы заработать на следствиях? Это — кинизм простой жизни или цинизм комфор­табельного умирания? Кинизм, который прибегает к целительно дей­ствующим угрозам смертью в борьбе против легкомыслия, самораз­рушения и невежества? Или — цинизм, который выступает сообщ­ником вытеснения смерти куда-то в подсознание — вытеснения, на котором основана вся система сверхмилитаризованных и обожрав­шихся до ожирения обществ?

Поскольку врач вынужден защищать свое сердце от многочис­ленных жестоких аспектов своей профессии, народный разум при­знает за ним с незапамятных времен право на некоторую долю ци­нической грубости, которую он не потерпел бы больше ни от кого. Народ распознает своих действительных союзников в тех, у кого настолько чуткое сердце, что его приходится прятать за черным юмором и грубиянскими манерами. Шутки медиков,— более цини­ческие, чем какие-либо другие,— всегда принимались аудиторией из пациентов, которые могли убедиться в том, что за сочным цинизмом их лекаря стоят его наилучшие намерения. Ледяным холодом веет от той медицины, которая уже не умеет шутить и полностью поглощена

осуществлением собственной или чьей-то иной власти. Суще­ствует медицина, которая есть не что иное, как архиатрия — медицина главных врачей. Как для всякого свойственного Гос­подину менталитета, который стремился к растормаживанию, для этого медицинского циниз­ма пробил час, когда к власти пришел фашизм; он создал сце­нарий, в соответствии с которым смогли проявить себя все жесто­кости и зверства, которыми было чревато чисто репрессивно цивилизованное общество. Точ­но так же, как ранее существо­вала скрыто циническая общ­ность интересов, объединявшая инстанции, ведавшие исполне­нием приговоров, в результате которых производилось опреде­ленное количество трупов, и на-

учную анатомию, медицинский цинизм Господина нашел общие интересы с фашистским расизмом, который в конце концов дал ему полную свободу в удовлетворении его постоянной потребно­сти в трупах. Тот, у кого крепкие нервы, пусть прочтет протоко­лы Нюрнбергского процесса врачей, на котором рассматривались преступления немецкого медицинского фашизма. Я выбрал это определение не без размышлений; выражение «медицинский фа­шизм» — вовсе не следствие какого-то критического настроя, на­против, оно с максимальной точностью схватывает фактическое положение дел. То, что творилось в лагерной и университетской медицине между 1934 и 1945 годами, не было результатом слу­чайного увлечения нацистской идеологией у отдельных врачей; оно демонстрирует поощренное и воодушевленное фашизмом обнаже­ние старой тенденции господской медицины, которая всегда по­лагала, что есть слишком много людей, лечить которых, «собствен­но», не стоит и которые как раз годятся в качестве подопытного материала. Александр Мичерлих писал по этому поводу:

Разумеется, можно произвести простой расчет. Из приблизительно 90 000 врачей, практиковавших тогда в Германии, на медицинские преступ­ления пошли примерно 350. Это достаточно большое число, особенно если учесть масштаб преступлений. Но в сравнении с общим числом врачей оно составляет все же долю процента, примерно 0,3 процента. Каждый трех­сотый врач — преступник? Это было соотношение, которое никогда еще не

встречалось ранее в немецкой медицине. Почему же оно появилось теперь? (Medizin ohne Menschlichkeit. Dokumente des Nurnberger Arzteprozesses. Ffm, 1962. S. 13).

Мичерлих показывает, что за преступной верхушкой стоял большой медицинский аппарат, который, делая шаг за шагом, уже далеко зашел в деле превращения пациентов в человеческий ма­териал. Врачи-преступники «всего лишь» сделали цинический скачок в том направлении, двигаться в котором они и без того привыкли уже давно. То, что происходит сегодня в полной тиши, без всяких серьезных помех со стороны кого бы то ни было: ис­следование пыток, генетические исследования, исследования в области военной биологии и военной фармакологии,— уже содер­жит в себе все, что дает завтрашнему медицинскому фашизму необходимые инструменты; и тогда можно будет сказать, что жуткие опыты на живых людях и пресловутые коллекции скеле­тов национал-социалистической медицины — это «ничто в срав­нении с этим»; «ничто в сравнении с этим» — сказано, конечно, с циническим перебором, и тем не менее сказано в соответствии с действительной тенденцией. В сфере изощренной и хитроумной жестокости XXI век уже наступил.

Что поможет против медицины Господина — сегодняшней и завтрашней? Можно представить себе несколько ответов.

Первый. Из общества, обладающего волей к жизни, и из его философии, способной схватить в понятиях волю к жизни своего времени, должно возникнуть противодействие господской меди­цине, которое возродит идею «хорошего врача» и вернет прин­цип «Помогать, устраняя первопричины», противопоставляя его универсальному диффузному цинизму современной медицины. Что такое хорошая помощь и кто является действительным вра-чевателем — на эти вопросы медицина еще никогда не была спо­собна ответить самостоятельно. Общественный строй, подобный нашему, прямо-таки способствует возникновению такой медици­ны, которая, в свою очередь, способствует скорее системе болезней и системе, вызывающей болезни, чем жизни в здоровом состоянии.