Петер Слотердайк - Критика цинического разума

Там, где брезжит понимание этого, цинизм не может зайти далеко. Манолеску, аферисту века, в конце его недолгой жизни пришла сколь кокетливая, столь и серьезная идея завещать свой, как он, вероятно, полагал, уникальный мозг науке, дабы завер­шить свое представление последним аккордом: он хотел, чтобы его мозг вошел в историю антропологии как уникальный анато­мически-психологический экспонат. Имея в виду именно это, он предложил свою смертную оболочку для анатомических исследо­ваний всемирно известному психологу-криминалисту Ломброзо. Однако ученый муж, репутацию которому завоевали именно «се­рьезные» исследования этой неоднозначной связи гениальности и помешательства, одаренности и преступления, отнюдь не имел честолюбивого желания связывать свою славу со славой этого афериста. Он ответил смертельно больному Манолеску почтовой открыткой: «Оставьте свой череп себе!»

Дополнение:

Тот факт, что сегодня уже не говорят столь много об аферис­тах, доказывает лишь, насколько продвинулась вперед серьез­ность и в этой области. Неученые мошенники былых времен ныне превратились в мошенников-профессионалов. Сегодня привле­кают не скандальные эффекты, а солидные фасады, серьезность. То, что раньше именовалось аферизмом, теперь называется рабо­той знатоков-экспертов. Что тому причиной — «политэкономия образования» или технический прогресс? Без высшего образова­ния сегодня уже не станешь даже мошенником.

Экскурс 6. Политическое самовнушение по методу Кюэ *. Модернизация лжи

Но когда народы ведут борьбу за свое существова­ние на этой планете, тем более когда перед ними вплотную встает судьбоносный вопрос существова­ния или несуществования, все соображения гуман­ности и эстетики отпадают, превращаясь в ничто; ведь все эти соображения не парят в мировом эфире, а происходят из фантазии человека и связаны с ней... ...Но если эти аспекты гуманности и красоты ис­ключены из борьбы, то они не могут и применяться в качестве мерила для пропаганды... Тогда оказы­вались гуманными самые жестокие виды оружия, если они становились условием скорейшей победы, а прекрасными являлись только методы, которые по­могали обеспечить нации достоинство свободы... ...Масса не в состоянии различать, где кончается чужая несправедливость и где начинается ее собствен­ная. Она становится в этом случае неуверенной и недоверчивой...

То, что в основополагающих принципах это, разуме­ется, мыслилось не так, до сознания массы совер­шенно не доходит. Народ в его подавляющем боль­шинстве... склонен вести себя подобно женщине... ...При этом существует не так много различий — только позитивное или негативное, любовь или не­нависть, право или несправедливость, истина или ложь, но никогда — наполовину то, наполовину дру­гое или отчасти то, отчасти другое и т. п.

Адольф Гитлер. Моя борьба. 6-я глава

То, что здесь излагается Гитлером, может быть прочтено как про­грамма утонченной примитивизации сознания. С высокой степенью осознанности ведутся поучения о том, как можно уничтожить в лю­дях познание. А именно: познание требует тонких различений, раз­мышлений, сомнений и осознания неоднозначностей. Все это долж­но быть сведено на нет в интересах борьбы. В роковом 1925 году Гитлер опубликовал в «Mein Kampf» грамматику оглупления; мож­но понимать это как великое деяние непроизвольного Просвещения. Однако он не был понят, а что он не будет понят, Гитлер знал заранее: «То, что этого не поймут наши умники, доказывает только леность их мышления или воображения» (S. 198). Гитлер понял, что у сознания циника есть на одно измерение больше, чем у сознания обычного интеллектуала, образованного или «воображающего о себе». Настроенное на борьбу Я в цинике глядит из-за плеча Я познающе­го и Я мыслящего и сортирует то, что познается на опыте, на годное и негодное, на то, что можно использовать, и на то, что использо­вать нельзя. Оно исходит из того, что вещи следует упрощать. По­этому рецепт Гитлера таков: вначале упростить, а затем повторять бесконечно. Так можно добиться эффекта. Но упростить можно толь-

ко то, что уже ранее понято как нечто двойственное, многообразное, неоднозначное. Таким путем политик может обрести в глазах массы четко очерченный профиль, и ради этого он должен научиться скры­вать, что он сам знает «больше», а внешне отождествлять себя со своими собственными упрощениями. Понятие «актерство» далеко не исчерпывает суть этого приема. Томас Манн весьма четко зафик­сировал это, когда описал не только суть политической соблазни­тельности, подобную той, которая эксплуатируется в варьете, но и подчеркнул к тому же важность суггестивной и гипнотической сто­роны в этом феномене. Однако внушение начинается в самом поли­тике, и первым адресатом внушения становится его собственное со­знание. Вначале оратор, как принято выражаться, должен «сосре­доточиться», то есть сконцентрироваться посредством самовнушения, вступить в сговор с самим собой и слиться воедино с мнимой просто­той и однозначностью своих тезисов. На обыденном языке о феноменах подобного рода принято говорить, что человек сам начинает верить в собственную ложь. Гитлер обладал такой способностью к самовнуше­нию в столь необычайной степени, что он, будучи уверенным в успехе своего предприятия, мог позволить себе разгласить свои рецепты.

Он с полным основанием исходил из того, что человек изощ­ренный превосходит человека просто «интеллигентного». Интелли­гентный человек умеет познавать и продумывать постигнутое на опы­те, тонко дифференцируя его. Человек изощренный умеет снова вышвыривать за борт всякие тонкие различия.

Веймарская республика может пониматься как эпоха всеобщих сумерек рефлексии в той мере, в какой в ее пору во всех сферах жиз­ни развивались такие тактики и теории изощренности и «простоты с двойным дном»; о дадаизме и логическом позитивизме мы уже ми­моходом сказали выше. Дальше следовало бы сказать о представи­телях глубинной психологии — Фрейде, Юнге, Адлере и других. Критика идеологии, социология науки и психотехника открывают дополнительные измерения. Все эти феномены многозначны. Они могут служить для того, чтобы упрощать сложные комплексы, но могут служить и для того, чтобы возвращать тому, что кажется про­стым, его действительную комплексность. Сознание современников становится полем битвы, на котором ведут между собой борьбу сред­ства упрощения и средства усложнения. И те и другие могут ссы­латься на «реализм» — разумеется, на различные типы реализма. В общем, верно будет сказать, что упрощения имеют полемическую природу и соответствуют реализму борьбы. Усложнения имеют, ско­рее, интегрирующую и примиряющую природу, они уверяют в своем терапевтическом реализме или в «способности к обучению»; они, несомненно, могут привести и к путанице, к дезориентации, к пере­груженности сложностями.