Петер Слотердайк - Критика цинического разума

Среди терапевтических методов внушения во времена Веймарс­кой республики особенно привлекала к себе внимание техника Кюэ,

о которой тогда велись широкие дискуссии и которая представляла собой очень простой и эффективный инструмент для позитивного влияния на самого себя. Она являет собой превращение гипноза в ослабленной форме в способ самовнушения, и как таковая привлек­ла в те годы чрезвычайное внимание общественности. Библиогра­фия насчитывает только во времена Веймарской республики около семисот научных и популярных публикаций, посвященных технике Кюэ, гипнозу, самогипнозу и внушению. Этот необычайный инте­рес доказывает наличие, я бы сказал, реалистического течения, ко­торое возникло в противоположность то чересчур созерцательному, то чересчур экзальтированному восприятию психоанализа, которое сводилось к довольно удобному «интерпретированию» «символов» и могло упустить из виду действительную динамику сознательного и бессознательного.

В одном месте своей книги Гитлер пытается выступить и в роли антрополога:

Первым шагом, который в высшей степени явно отделял человека от животного, был шаг к изобретательству. Само изобретательство основыва­ется на отыскивании хитростей и уловок, применение которых облегчает борьбу за жизнь с другими существами... (S. 494).

То, что хочет здесь изложить Гитлер,— отнюдь не криминаль­ная антропология, как у Вульфена; та обращает внимание прежде всего на феномен обмана; он же хочет развить антропологию борьбы и по этой причине подчеркивает, что изобретательство возникает ради ведения борьбы; это слово надо понимать в его двояком значе­нии — как изобретение технических новшеств и как изобретение субъективных уловок и хитростей. Практика и фантазия в этом с самого начала едины. Разумеется, Гитлер хотел бы, кроме того, воз­дать хвалу «изобретателю» как выдающемуся, более других стара­ющемуся ради жизни индивиду, обладающему именно аристократи­ческими чертами. «Вождь» имеет в виду теорию элиты. Однако то, что мы можем прочесть буквально, подразумевает: быть элитой — значит принадлежать к числу тех, кто открывает в борьбе за суще­ствование «хитрости и уловки». Аристократ как «изобретатель» хит­ростей. Круг мошенничества стремится замкнуться. Однако Гит­лер устанавливает еще более однозначные связи между полити­кой и самовнушением:

Одно только превосходство в образовании немецких солдат, достигнутое в мирное время, привило всему огромному организму ту внушенную веру в собственное превосходство в таком масштабе, какой не считали возможным даже наши противники...

Именно наш немецкий народ... нуждается в этой силе внушения, кото­рая заключается в доверии к самому себе. Это доверие к самому себе, однако, должно воспитываться у юного соотечественника уже с детства. Все его воспи­тание и образование должно быть ориентировано на то, чтобы дать ему убеж­денность в безусловном превосходстве над другими... (S. 456).

Гитлер в уникально прозрач­ных формах выражения выдвига­ет требование того, что сплошь и рядом характеризует неоконсерва­торов и молодых консерваторов: доверия к самому себе без по­знания самого себя; внушения в противовес восприятию. Это дает в итоге идентичность, полученную из примитивно-изощренной реторты.

За пять лет до этого писатель Фердинанд Авенариус представил собрание документов, свидетель­ствующее о «страшных пропаган­дистских сказках» англичан в ходе мировой войны, и поставил своей задачей разоблачение тенденциоз­ных фальсификаций фотоснимков и текстов бывшими противниками в войне. Он уверял, что, вскрывая ложь, используемую в ходе войны, хотел внести вклад в дело мира. Но, как он подчеркивал, успеха в этом можно добиться только тог­да, когда мы преодолеем «войну, построенную на внушениях, и дей­ствие ее ядов» и сможем видеть насквозь «мировое безумие». Аве­нариус пытается выявить технику внушений. Он приводит многочис­ленные примеры «ядовитых цве­тов» внушения — от мелких на-

дувательств и передержек до тяжких информационных преступле­ний. Он констатирует, по-моему, совершенно реалистично:

Пожалуй, будет неплохо, если мы, прежде всего, снова вспомним, что такое внушение. Заняться психологическими вопросами могут все без исклю­чения, они могут стать «модой», если в них будет какая-то особая привлека­тельность, «сенсация». Так произошло с анализом сновидений Фрейдом и его школой, так произошло ранее с открытиями гипнотического и постгипнотичес­кого внушения. Но для жизни народов не в пример важнее то, что происходит повсеместно среди бела дня: внушение в бодрствующем состоянии. Мы вды­хаем и выдыхаем его, как воздух, и точно так же, как воздух, не замечаем его. То, что наше сознание не замечает внушения, позволяет ему полностью подда­ваться внушению и подыгрывать ему. Внушение в бодрствующем состоянии обладает для отдельного человека мощной биологической (?) ценностью, ведь оно избавляет его от самого обременительного и тяжкого в мире — от самосто­ятельного мышления. Безусловно, оно и превращает его в стадное животное

Но он не замечает этого, ведь именно в том и заключается важнейшее влияние внушения, что оно заставляет подвергшегося внушению думать, что его мысли происходят из его собственной головы, а его чувства — из его собственного сердца...

В противоположность психоанализу Фрейда Авенариус делает акцент не на проблемах сознательного и бессознательного, а на про­блемах внимания и невнимательности. Благодаря самовнушению для нас становятся убедительными и приемлемыми те картины действи­тельности, которые соответствуют нашим тайным (а не неосознан­ным; ср. третий кардинальный цинизм) представлениям. Феноме­ны внушения затрагивают сферу автоматического сознания, а не сферу бессознательного как такового. При этом невнимательность при вос­приятии мира связывается воедино с невнимательностью при воспри­ятии самого себя. Так, благодаря суггестивному обольщению, псевдо­спонтанно выплывают на свет скрытые предрассудки и склонности.

Экскурс 7. Спектральный анализ глупости

Мы тем глупее в наших действиях, чем менее мы несведущи.

Шарль Рише, 1921

С появлением мошеннических амбивалентностей в современную эпо­ху претерпевает изменение общественное «хозяйство» интеллекта. Почти незаметно и тем не менее драматически изменяется соотно­шение интеллекта и глупости. Глупость утрачивает свою кажущуюся простоту и бесхитростность, в ней больше не видят некоего первич­ного состояния непросвещенных голов, но усматривают многознач­ный в себе самом, даже прямо-таки волнующе-притягательный в своей сложности феномен. Как только социальная психология заня­лась исследованием обмана и мошенничества, в эти рассмотрения была вовлечена и «глупость» — как феномен, выступающий необ­ходимым дополнением к обману. «Больше нет ничего простого» — даже глупости. Таков, вероятно, самый печальный из триумфов Просвещения.