Юрий Ефремов - Достоверность и границы научного знания

Успехи науки поистине впечатляющи и поневоле заставляют задуматься о дальнейших ее перспективах. У некоторых крупных физиков они создали впечатление, что настанет день, когда все станет известно и за наукой, как говорил Р. Фейнман [1], останется только уточнение деталей. Успехи на пути объединения физических взаимодействий, казалось бы, подкрепляют такое мнение. Важным аргументом в его пользу является невозможность выделения изолированных кварков — не исключено, что мы уже дошли до дна в исследовании элементарных частиц, дошли до воистину неделимых «атомов», из которых построены другие частицы. Более вероятно, однако, что день, когда все будет познано, если и настанет, то в бесконечно далеком будущем — познание лишь асимптотически приближается к абсолютной истине. Хотелось бы в это верить. Но не исключено, что расширение границы познанного можно сравнить с построением мозаики, когда, опираясь на уже существующее знание и заботясь о том, чтобы новая деталь картины согласовывалась с уже существующей, мы можем неограниченно ее расширять. Говорят также о восхождении на вершину, с которой открываются все новые и новые вершины. Наиболее пессимистическая метафора гласит, что расширение сферы познанного ведет к увеличению площади ее соприкосновения с неизвестным… Напомним о новых горизонтах в космологии и о том, что лишь 5 % массы Вселенной мы наблюдаем непосредственно. Г.М. Идлис [2], опираясь на теорему Геделя, давно уже пришел к выводу, что решение действительно нетривиальной научной проблемы рождает не менее двух новых проблем, так что необходимость экспоненциального развития науки заложена в ней самой.

Однако внутри сферы познанного научное знание незыблемо и все детальнее. Наука не отдает однажды завоеванной территории. Новое знание не отменяет старое, а оказывается — если оно истинно — частным случаем новой теории. Этот принцип соответствия, выдвинутый Н. Бором, можно назвать условием и признаком научности новой теории. Как говорил Эйнштейн [3], «лучший удел физической теории состоит в том, чтобы указывать путь создания новой, более общей теории, в рамках которой она сама остается предельным случаем». С этой точки зрения появление теории относительности и квантовой механики следует рассматривать как революцию не в естествознании, а лишь в психологии исследователей, поскольку была осознанна необходимость построения более общих теорий, недостаточность механистической картины мира. Логическим развитием этого вывода является заключение о том, что научное естествознание возникло лишь с Коперником и Галилеем, и что революций в науке вообще не бывает [4].

Научное знание основано на наблюдениях (или воспроизводимом эксперименте) и принципиально доступно проверке (опровержению). Однако не видим ли мы только то, что доступно нашим инструментам? Мы накидываем свою сеть на мир — но то, что моя сеть не может поймать — не рыба, как говорил А. Эддингтон. Однако «истина есть процесс. От субъективной идеи человек идет к объективной истине через «практику» (и технику)» [5]. Ячейки нашей сети непрерывно уменьшаются со временем. В астрономии за последние полвека нам стал доступен весь диапазон электромагнитного спектра (скоро будут доступны и гравитационные волны и мы способны уже ловить нейтрино), человек побывал на Луне, а его аппараты — на далеких планетах. И что же — ныне, когда на наших глазах диапазон энергий воспринимаемых нашими приборами квантов электромагнитных излучений расширился на 15 порядков, оказалось, что знания, полученные оптическими телескопами со дна земной атмосферы, полностью подтверждаются, хотя прибавилось и много новых. И.С. Шкловский [6] справедливо именно это считал важнейшим результатом космических исследований.

Наша система понятий развивается адекватно нашему проникновению вглубь макро и микромира. Дело в том, что и мы и наше сознание — дети нашей Вселенной. Макс Планк говорил: «…Я понял тот далеко не очевидный факт, что законы человеческого мышления совпадают с законами, управляющими последовательностями впечатлений, которые мы получаем от окружающего мира. И поэтому мышление позволяет человеку проникнуть внутрь этого мира. Первостепенную роль при этом играет то, что внешний мир является чем-то не зависящим от человека, чем-то абсолютным…» [7]. Это действительно то условие успеха науки, истинность которого доказана всей историей человечества. «Вера в существование внешнего мира, независимого от воспринимающего субъекта, лежит в основе всего естествознания» [8]. Современные философы, остающиеся на прочной почве фактов, поддерживают естествоиспытателей. Эволюционная теория познания утверждает, что «субъективные структуры познания подходят к миру, поскольку они сформировались в ходе эволюции путем приспособления к этому реальному миру и они совпадают (частично) с реальными структурами, поскольку только такое совпадение сделало возможным выживание»[9].

Этого не понимают воинствующие критики науки, которые, вслед за Т. Куном (несостоятельность выводов которого давно уже продемонстрировал В.Л. Гинзбург [10]) и П. Фейерабендом, фактически отрицают объективность результатов науки. Они не понимают непреложность действия принципа соответствия, говорят о «эмпирической невесомости» современной науки, имея в виду сложность проверки ее выводов, и подозревают ученых в том, что их результаты определяются априорными теоретическими взглядами или даже сговором друг с другом. Заметим, что в астрономии особенно отчетливо видна несправедливость утверждений о том, что опыты ставятся «под» определенную теорию, что каждая теория оперирует собственным набором опытов. Другое дело, что новая теория часто обнаруживает новый или добавочный смысл известных уже данных. В этом смысле и надо понимать известное высказывание о том, что только теория указывает, что можно наблюдать. Критикам науки, пытающимся свергнуть ее с того действительно особого места, которое она занимает в человеческой культуре, можно напомнить слова Станислава Лемма о том, что наука — это передний край соприкосновения человека с миром.

Эту позицию наука занимает потому, что обладает уникальным методом, систематическим подходом, включающим строгие требования к способам получения и организации знания, которые, как показывает практика, неизбежно приводят к преемственности между старыми и новыми теориями [11]. Соответствие принципу соответствия можно считать наиболее лаконичным критерием правильности новой теории (и тогда с необходимостью следует вывод, что деятельность Коперника и Галилея ознаменовала не революцию в науке, а начало современной науки) [4].