Деррида Жак - О почтовой открытке от Сократа до Фрейда и не только

Например: «Таким образом, из другого источника, нежели из Реальности, с которой она соприкасается, Истина черпает свою силу: из Слова. Как будто оно налагает на нее некую печать, которая внедряет ее в структуру вымысла».

«Первое изречение повелевает, правит законом, изрекает, пророчествует и распространяет на то, что относится к реальному, свою таинственную власть» ( Сочинения , стр. 808).

«Как вы поняли, в своем выступлении, в целях определения ее места в исследовании, я с благоговением сослался на Декарта и Гегеля. Это достаточно модно в наши дни «превосходить» классических философов. Я мог бы с таким же успехом оттолкнуться от заключительного диалога с Парменидом. Так как ни Сократа, ни Декарта, ни Маркса, ни Фрейда невозможно «превзойти», поскольку они вели свои исследования с этим стремлением девуалировать единственный объект: истину». «Как написал один из этих кудесников слова, из-под пальцев которого, будто бы сами по себе соскользнули нити маски, Эго, я имею в виду Макса Якоба, поэта, святого и романиста, да, как он написал об этом в своей работе «Рожок для игры в кости», если не ошибаюсь: истинное всегда ново» (Беседы о психической причинности, Сочинения, стр. 193). Это по-прежнему истинно. Как не подписаться под этим?

«Истинное слово» — это слово, чья подлинность удостоверяется другим в клятвенной или данной вере. Другой делает его адекватным самому себе — а не объекту, — отправляя послание в измененной форме, делая его достоверным, отождествляя с этого момента объект с самим самой, «сообщая, что он тот же». Адекватность — как удостоверение подлинности — проходит через интерсубъективность. Речь, «таким образом, является действием, предполагая субъекта действия. Но будет недостаточно сказать, что в этом действии субъект предполагает наличие другого субъекта, ибо он скорее находит в нем основу, будучи другим, но в этом парадоксальном единстве одного и другого, как это было показано выше, посредством этого один вверяет себя другому, чтобы прийти к отождествлению себя самого». «Таким образом, можно сказать, что речь проявляет себя в качестве передаточного звена, где не только субъект в расчете, что другой сделает его послание достоверным, проецирует послание в измененной форме, но при этом и само послание преобразует его, сообщая, что он тот же. Так же как происходит при любом акте веры, где заявления «ты — моя жена» или «ты — мой учитель» обозначают — «я — твой муж», «я — твой ученик».

«Таким образом, процесс говорения предстает в тем большей степени истинным, чем в меньшей степени содержащаяся в нем истина основана на том, что именуется адекватностью излагаемому: истинность высказываемого противопоставляется таким парадоксальным образом истинности связного изложения; истинность обоих различается в том, что первая состоит в признании субъектами своей сущности в той мере, в какой они в этом заинтересованы. Тогда как вторая заключается в знании реального в том виде, в каком действие субъекта направлено на объект. Но каждая из различаемых таким образом истин претерпевает изменения, пересекаясь с другой на своем пути». Стандартные варианты, лечения ( Сочинения , стр. 351). В этом пересечении «истинное слово» предстает всегда в качестве более истинного, чем «истинное изложение», которое всегда предполагает порядок, порядок интерсубъективного контракта, символического обмена и, соответственно, долга «Но сопоставив истинное слово и истинное изложение на предмет того, что означает последнее, обнаружится, что в нем одно значение всегда вытекает из другого, ничто не может быть отображено иначе как посредством знака, и тем самым загодя обрекается на неточность при изложении» ( Сочинения , стр. 352). Наивысшая адекватность истины в качестве истинного слова проявляется, таким образом, в виде платы, «единичной адекватности», «объяснение которой вытекает из понятия символического долга, которым субъект оказывается обременен в качестве субъекта слова» ( Сочинения , стр. 434). Это последние слова из Фрейдовой вещи . Адекватность вещи (истинное изложение) находит, таким образом, свое основание в адекватности слова ему самому (истинное слово) либо самой вещи: то есть Фрейдовой вещи ей самой . «Вещь говорит сама за себя» ( Сочинения , стр. 408), и она говорит: «Я, истина, я говорю». Вещь является истиной, как причина, ее самой и вещей, о которых говорится в истинном изложении.

Такие высказывания менее новы, в частности по отношению к Речи в Риме, к Стандартным Вариантам лечения и текстам того же периода, автор которых этого не говорит: «Это означает совершенно изменить подход к причинно-следственному значению истины и настоять на пересмотре причинно-следственного процесса. Первым этапом такого пересмотра было бы признание того, что неоднородность проявления таких последствий является присущей ей особенностью. [В заметке: Этот абзац изменяет задним числом линию мысли, которую мы открыли с (1966)]» ( Сочинения , стр. 416). «Правдивое слово» (адекватное самому себе, соответствует своей сущности, посвященной тому, чтобы расквитаться с долгом, который в последней инстанции связывает его лишь с ним самим) делает возможным, таким образом, контракт, который, в свою очередь, позволяет субъекту «стать тождественным самому себе». Итак, оно возрождает основу картезианской уверенности: преобразование истины в уверенность, субъ-ективацию (определение существа, находящегося в субъекте), интерсубъективация (цепочка Декарт — Гегель — Гуссерль). Эта цепочка постоянно перехватывает в Сочинениях , хайдеггеровские посылки, которые, строго говоря, даются лишь для того, чтобы отравлять ее изнутри, и всячески оказывать на нее «разрушительное» влияние. Оставим на время вопросы такого рода — наиболее основополагающие, — которые в речи Лакана не упоминаются никогда.

Здесь (лат.)

Теперь (лат., — прим, ред.)

Такая ответственность определена сразу же после и со времени обмена «наполненной речью» с Фрейдом, в ее «настоящем образовательном значении»: «Так как речь идет не меньше, чем о ее адекватности по отношению к человеку, когда он овладевает речью, что бы он об этом ни думал — которой он призван дать ответ независимо от желания — и за которую, несмотря ни на что, он берет на себя ответственность» (Сочинения, стр. 382). Когда речь идет об «отношении к человеку», не хватает места, чтобы выверить в этой системе основную связь метафизики (некоторые типичные черты которой мы здесь отмечаем) и гуманизма. Эта связь более очевидна или лучше заметна в массе сообщений о «животном начале», о различии между языком животных и человеческим языком и т. д. Эта речь о животном (в общем смысле), без сомнения, построена толково с перечислением всех категорий и противопоставлений, двойных или тройных подразделений системы. Но это не помешало ей напустить и изрядно тумана. Обращение с животным началом, как и со всем, что находится подчиненным иерархической оппозиции, всегда открывает в метафизике (гуманистской и фаллогоцентрич-ной) обскурантистское сопротивление. Естественно, что его интерес исключительно важен.