Мераб Мамардашвили - Как я понимаю философию

Сошлюсь в качестве иллюстрации на моральное явление. На первый взгляд, этот пример не имеет отношения к науке. Но вспомним, что мы рассматриваем науку не как уникальное образование. Это хорошо понимали древние. Не случайно они в одном шаге философского рассуждения соединяли истину, добро и красоту. Поэтому это не было соединением дисциплин — эстетики, этики и онтологии, а было выражением самой природы вот такого удивительного способа бытия всего того, с чем человек имеет дело и в чем сбывается и исполняется, когда бытие есть в той мере, в какой есть его понимание в самом бытии, есть усилие по его поддержанию и воспроизводству.

Древние философы утверждали, что зло делается само собой, а добро нужно делать специально и все время заново, оно, даже сделанное, само не пребывает, не существует. Этот вывод, как мне представляется, в равной мере относится и к данному нами определению науки. Т. е., с одной стороны, к науке как познанию (этой мерцающей, пульсирующей точке, связанной с возможным человеком и требующей постоянного, специального усилия), а с другой стороны, к науке как собственно культуре (в смысле человекообразующего действия упорядочивающих жизненный хаос структур).

Вся сложность философского понимания проблемы соотношения науки и культуры, как, впрочем, и проблемы добра и зла, состоит именно в том, что одно из понятий этих пар очень трудно ухватить онтологически. Ведь для нас, например, добро обязательно фигурирует в какой-то норме. Есть норма добра, по сравнению с которой оценивается зло. Но эту норму, хотя она всякий раз существует, философ в ходе анализа вынужден как бы игнорировать, поскольку он пытается выявить условия всякой морали, всяких конкретных актов добра, как и всякой истины вне каких бы то ни было норм.

По аналогии с этим я стремился показать, что наука как познание есть также своего рода условие наличия всяких культурных структур, не являющаяся вместе с тем сама ни одной из них. Существует норма античной науки, науки XVII в., XIX в., и т. д., локализованная в определенной культуре такого-то времени. Однако условия ее существования (которые сами не есть никакая из этих норм) не локализуемы — они входят в само определение содержания научного феномена, т. е. познания.

Итак, нормы или нормативную ориентацию научной мысли, культурообразующую функцию науки невозможно понять, не понимая скрытых условий всего этого. Иначе мы попадаем в неразрешимое противоречие, которое будет просто не в ладу с нашей нормальной интуицией. А интуиция нам говорит, что научное понимание чего бы то ни было не может зависеть от случайности того, что мысль думается и производится кем-то в такой-то культуре или в таком-то обществе.

См.: Малахов B. A. Для кого же мы пишем? (О литературной адресованности философских текстов), 1988, № 1; Межуев В. М. Беды и надежды нашей философии, 1988, № 2 и др.

«Остранение» — термин, введенный в поэтику В. Шкловским, означает описание в художественном произведении человека, предмета как явления, как бы впервые увиденного, а потому приобретающего новые признаки.

Имеется в виду стихотворение Д. Хармса (1906–1942) «Что это было?»

См.: Лефевр В. А. Конфликтующие структуры. М., 1967.

Речь идет о книге «The Ghost in the Atom, Discussion of the Mysteries of Quantum Physics». Ed. by P. C. Davies and J. R. Brown. Cambridge, 1986, См.: Кобзарев И. Ю. Мистерии квантовой механики, «Природа», 1988, № 1.

Можно напомнить в этой связи дискуссию по проблеме наблюдения в квантовой механике и по антропному признаку в космологии, которые показали фундаментальную включенность сознания в процессы познания физической реальности.

Я воспользовался также литературным переводом В. Микушевича. См.: Поэзия Европы в трех томах. Т. 2. М., 1979, с. 221.

Зомби — оживший мертвец, привидение, оборотень.

Гарсиа Лорка Ф. Романс об испанской жандармерии. — Избранное. М., 1983, с. 73.

Раз созданы определенные условия, то определенные явления следуют из них независимо от человека, в силу объективных свойств самих предметов человеческой практики. Человек мог получить теплоту посредством трения и впервые осознать необходимость их следования друг за другом на основе своих вещественных действий (см.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч., Т. 20, с. 539), но сама теплота следует из трения, раз оно уже произведено, независимо от человека.

Следовательно, в применении ко всякому содержанию этого рода, независимо от его эмпирической определенности, независимо от того, какое именно эмпирическое содержание, например, составлено из частей и какие именно эмпирические предметы являются его частями.

В дальнейшем в целях краткости будем обозначать эту связь как «координацию» или как связь «часть — целое», хотя последнее не совсем точно: речь идет не о связи части с целым как особым предметом, а о связи частей, то есть о связи предметов, являющихся, в свою очередь, единым предметом. Под «цепым» здесь фактически имеются в виду свойства связи предметов, отличные от свойств элементов связи.

Это отмечал еще Гегель, и притом в применении к «тотальности», то есть к органическому целому. Он считал, ито диалектический метод в «каждом своем движении в одно и то же время аналитичен и синтетичен» (Соч., т. 1, с. 342).

И в этом смысле анализ как выделение «общего», «абстрактных определений» (сведение различных явлений к их абстрактному единству) относится к нашей проблеме анализа и синтеза.

«Действительность философствования, — утверждает Ясперс, — состоит не в объективном результате, а в позиции сознания» («Philosophie», Bd. I, S. 264).

Всеобщим трудом является такой труд, который общественно присваивается людьми (1) независимо от действительного осуществления личных контактов и общения, непосредственной совместимости в труде; (2) независимо от усилий и умственных затрат, которые требовались, чтобы первоначально произвести его (он является поэтому всеобщим и непропорционально легко осваиваемым достоянием, подобным даровой производительной силе природы); (3) как соединенная сила кооперации людей, как новая умноженная производительная сила, рождаемая самим этим обменом деятельностью и превосходящая возможности чисто индивидуальных усилий или простой их суммы. «Всеобщим трудом, — писал Маркс, — является всякий научный труд, всякое открытие, всякое изобретение. Он обусловлен частью кооперацией современников, частью использованием труда предшественников» («Капитал». — К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 25, с. 116). Всеобщность труда является здесь и всеобщностью кооперации в труде, в том числе и исторической, поскольку она осуществляется по содержанию.