Эвальд Ильенков - Наука логики

Если под «мышлением» понимать что-то другое, скажем, субьективно-психическую способность и деятельность, протекающую в отдельной голове, и потому непосредственно фиксируемую в виде и образе «немой речи», «немого монолога», в виде и образе «высказывания» и цепочки таких «высказываний», и сопоставлять гегелевскую Логику с так понимаемым «мышлением», то она и в самом деле покажется чистым и абсолютным мистическим бредом, описанием «несуществующего предмета», выдуманного объекта — и только,

Если же сопоставлять гегелевское изображение с тем самым предметом, который в ней на самом деле и изображен — с мышлением, реализованным и реализуемым в виде Науки и Техники, в виде реальных поступков и действий человека («мыслящего существа», «субъекта»), целенаправленно изменяющего как внешнюю природу, так и природу своего собственного тела, то в труднопонимаемых оборотах гегелевской речи сразу же начинает просматриваться смысл куда более земной и глубокий, чем в псевдоздравомыслящей «логике науки».

Одновременно с этим становятся заметными и те «белые пятна», которые зияют в гегелевском изображении этого реального предмета, мышления, и которые Гегель вынужден маскировать вычурными оборотами речи, иногда даже просто с помощью лингвистической ловкости и непереводимой на русский язык игры немецкими словами, доставляющей массу мучений переводчикам его «Науки логики».

Дело в том, что идеализм, т. е. представление о «мышлении» как о всеобщей способности, которая лишь «пробуждается» в человеке к самосознанию, а не возникает в точном и строгом смысле на почве определенных — вне и независимо от него складывающихся — условий, приводит к ряду абсолютно неразрешимых проблем и внутри самой логики. И эти-то неразрешенные им, а на почве идеализма и принципиально неразрешимые, проблемы Гегель и вынужден «решать» чисто-лингвистическими средствами, т. е. просто увиливая от них с помощью иногда остроумных, иногда — просто невразумительных оборотов речи.

Всмотримся чуть пристальнее в его понимание мышления. Гегель безусловно делает колоссальной важности шаг вперед в его понимании, когда устанавливает, что это «мышление» осуществляется отнюдь не только в виде «слов» и «цепочек слов» («высказываний» и «силлогизмов»), но и в виде «дел», в виде поступков человека и актов его труда, деятельности, непосредственно формирующей естественно-природный материал. В соответствии с этим «формы мышления» — как логические формы — и понимаются им как всеобщие формы всякой активно-целенаправленной деятельности человека, в каком бы материале в частности они ни «воплощались», будь то слова или вещи.

Логическая категория (логическое понятие) — это абстракция, одинаково охватывающая обе частные формы выражения «мышления вообще», и потому, естественно, равно игнорирующая «специфические особенности» каждой из обеих форм, взятых порознь. Именно поэтому в ней и выражена «суть речей и вещей» — а не только «вещей» и не только «речей», внутренняя форма движения и того и другого. В «логосе» — в «разуме» — выражены в логическом аспекте (в отличие от психологически-феноменологического) одинаково «Sage und Sache» — «вещание и вещь», или, скорее, «былина и быль» [10] См. «Иенскую реальную философию» Гегель Г.В.Ф. Работы разных лет, 2 т. Москва, 1970, т. 1, с. 292. .

Кстати — весьма характерный для Гегеля (пример) игры словами, игры, высвечивающей однако генетическое родство выражаемых этими словами представлений. «Sage» — сказывание, сказание, вещание — откуда «Сага» — легенда о подвигах, былина ; «Sache» — ёмкое слово, означающее не столько единичную чувственно-воспринимаемую вещь, сколько «суть дела», «положение вещей», «существо вопроса», фактическое положение дел (вещей), всё то, что есть или было на самом деле, «быль». Русскому слову «вещь» буквально соответствует в немецком языке «Das Ding». Эта этимология используется и в «Науке логики» для выражения очень важного оттенка мысли, который в ленинском переводе и в ленинской — материалистической — интерпретации звучит так: «С этим введением содержания в логическое рассмотрение предметом становятся не «Dinge», a «die Sache, der Begriff der Dinge. — He вещи, а законы их движения, материалистически» [11] Ленин В.И. , Полное собрание сочинений, т. 38, с. 82. .

Однако же, делая колоссальнейшей важности шаг вперед в понимании «логических форм» мышления, Гегель останавливается на полпути и даже возвращается назад, как только перед ним встает вопрос о взаимоотношении указанных «внешних форм» мышления, — чувственно-воспринимаемых предметных форм «воплощения» деятельности духа (мышления), его «наличного бытия» или «существования», в которых он — мыслящий дух человека — становится для самого себя предметом рассмотрения.

Отказываясь считать слово (речь, язык, «сказывание») единственной формой «наличного бытия духа», Гегель, тем не менее, продолжает считать его преимущественной, наиболее адекватной своей сути, формой, в виде которой мышление противополагает себя самого — себе самому, чтобы рассмотреть само себя как нечто «иное», как некоторый отличный от самого себя предмет, чтобы на само себя взглянуть как бы со стороны.

«В начале было Слово», в применении к человеческому мышлению (мыслящему духу человека) Гегель сохраняет этот тезис Евангелия от Иоанна нетронутым, принимая его как нечто самоочевидное, и делая его основоположением (аксиомой) всей дальнейшей конструкции, точнее «реконструкции» развития мыслящего духа к самосознанию, к самопознанию.

Мыслящий дух человека пробуждается впервые (т. е. противополагает себя — «всему остальному») именно в Слове, через Слово — как способность «наименовывания», а потому и оформляется прежде всего как «царство Имён», названий. Слово и выступает как первая , и по существу и по времени — «предметная действительность мысли», как исходная и непосредственная форма «бытия духа для себя самого». Это — форма, в которой «мыслящий дух», противополагая самого себя — самому же себе, остается, тем не менее, «внутри себя самого».

Наглядно это выглядит так: один «конечный дух» («мышление индивида») в Слове и через Слово делает себя предметом для другого такого же «конечного духа». Возникнув из «духа», как определенным образом артикулированный звук — Слово — будучи «услышанным» — опять превращается в «дух» — в состояние «мыслящего духа» другого человека. Колебания воздушной среды (слышимое слово) и оказываются в этой схеме чистым посредником между двумя состояниями духа, — способом отношения духа к духу, или, выражаясь гегелевским языком — духа к самому себе .