Георг Лукач - Исторический роман

Вальтер Скотт так использует личные качества своих исторически-ведущих персонажей, что они действительно вбирают в себя самые ярко-положительные и ярко-отрицательные стороны описываемого движения. Общественно-историческая однородность вождей и идущей за ними массы представлена у Скотта с удивительно тонкой расчлененностью.

Например, прямолинейный, ни перед чем не отступающий героический фанатизм Бэрлея является высшим воплощением в образе человека всего духа революционных шотландских пуритан ко времени реставрации Стюартов, а своеобразная, авантюристическая смесь французского придворного стиля и клановой патриархальности в фигуре Кик Иян Вора великолепно передает реакционные, но тесно связанные с отсталой частью шотландского народа стороны того движения, которое пыталось возвратить Стюартов после "славной революции".

Взаимная связь, глубокая взаимная зависимость между историческими представителями движения и самим движением становится у Скотта особенно выразительной благодаря тому, что Вальтер Скотт композиционно усиливает интенсивность событий, драматически сосредоточивая их.

Мы здесь хотим взять под защиту эту классическую форму повествования от нападок, основанных на предрассудках наших современников.

Теперь очень распространено — представление, что если эпос дает более экстенсивную и широкую картину, чем драма, то, следовательно, существо эпического искусства и заключается в чистой экстенсивности, в хроникальной последовательности, в перечислении, всех событий данного периода. Однако, даже у Гомера это совсем не так. Вспомните композицию "Илиады". Песнь начинается высоко-драматической ситуацией, ссорой, между Ахиллесом и Агамемноном. И дальше в повествовании участвуют только те события, которые; являются последствиями этой ссоры, вплоть до смерти Гектора. Уже античная эстетика распознала в этом сознательный принцип композиции. В то время, когда возник современный роман, потребность в такой интенсификации эпического действия стала еще настоятельней; взаимоотношения между психологией людей и экономическими и общественно-нравственными условиями их жизни так усложнились, что без широкой картины этих условий, этого взаимодействия, невозможно стало пластически, ощутимо изобразить какого-либо конкретного человека как дитя его времени.

И это не случайность, что возросшее сознательное отношение к истории вылилось у Вальтер Скотта именно в такую художественную форму. Он хотел воскресить к новой жизни старые, давно забытые времена, сделать их близкими чувству читателя, и он должен был для этого широчайше изобразить определенные конкретно-исторические отношения между людьми и окружающим их миром. Введение в роман драматических элементов, концентрация событий, большая значительность диалогов (т е. непосредственное самораскрытие борющихся сил в разговоре действующих лиц, представляющих эти силы) — все это тесно связано с его стремлением изобразить историческую действительность такой, какой она была, и все-таки сделать ее близкой и доступной для современных читателей.

Речь идет о концентрированное характеристики; Только жалкие кропатели думали (думают и теперь), будто вся суть исторической характеристики людей и положений заключается в нагромождении отдельных, исторически окрашенных деталей. Вальтер Скотт никогда не пренебрегал такими живописно-описательными элементами, он использовал их даже в таком изобилии, что многие поверхностные критики приняли их за отличительную черту его искусства. Но существенное в исторической характеристике времени и места заключается для Валь- тер Скотта вовсе не в этом. Он изображает совпадение; взаимное переплетение большого общественного кризиса с кризисом в судьбах целого ряда отдельных людей. Именно поэтому историческое событие! у него не принимает отвлеченную форму: разрыв нации на борющиеся партии проходит через все человеческие отношения. Родители и дети, любимый и любимая, старые друзья и т. д. становятся врагами или необходимость стать врагами вносит в их душевную жизнь тяжелый трагизм.

Но такие переживания испытывают только люди, тесно связанные друг с другом, и никогда здесь нет лишь одной решающей катастрофы, а перед нами проходит целая цепь катастроф, в каждой из которых решение, принятое каждым из участников, рождает новые конфликты. Таким образом, глубокое воздействие исторического момента на судьбы людей ведет к драматической концентрации эпического построения.

Великие писатели XVIII века писали много свободней. Они могли это делать потому, что видели в нравах своего времени нечто само собой разумеющееся и предполагали у читателей такое же простое и непосредственное восприятие. Но и у писателей XVIII века это относится только в композиции в целом, а не к способу изображения отдельных моментов и событий. Эти писатели уже прекрасно понимали, что дело не в экстенсивной полноте описаний, не в перечислении целого комплекса предметов и не в экстенсивной полноте целого ряда событий, образующих в сумме жизнь того или иного человека, а именно в том, чтобы найти и выпукло изобразить человечески и общественно наиболее важные, определяющие черты. Гете, который построил "Вильгельма Мейстера" в несравненно менее драматичной манере, чем манера Вальтер Скотта или Бальзака, стремится все же к возможной изобразительной интенсивности отдельных событий своего чрезвычайно растянутого повествования. Отношение Вильгельма Мейстера к театру концентрируется, например, почти полностью вокруг проблемы сценического представления Гамлета. Об экстенсивном описании театра, об экстенсивно-обстоятельной хронике событий театра Зерло у Гете и речи быть не может.

Таким образом, драматическая сосредоточенность и интенсивность событий у Вальтер Скотта — это вовсе не какая-нибудь небывалая новинка. Это лишь своеобразный итог и дальнейшее развитие важных художественных принципов, выработанных в предыдущий период. Но так как Вальтер Скотт развивал эти принципы во времена большого исторического переворота и делал это в полном соответствии с действительными, потребностями общества, его художественные качества, отнюдь не являясь совершенно новыми, означали, тем не менее, поворотный момент в истории романа. В историческом романе соблазн обстоятельного и подробного описания всех частностей особенно велик. Легко себе вообразить, будто впечатление исторической правдивости может быть достигнуто только таким путем. Однако, это заблуждение, и, например, Бальзак энергично старался его рассеять. В своей критической статье об историческом романе Лятуша "Лео", теперь уже совсем забытом, он писал: