Георг Лукач - Исторический роман

"Весь роман состоит из 200 страниц, на которых рассказано о 200 событиях. Ничто так не изобличает бездарность писателя, как нагромождение фактов… Талант расцветает в изображении причин, порождающих факты, в тайнах человеческого сердца, движениями которого пренебрегают историки. Персонажи романа вынуждены быть умнее, чем исторические персонажи. Первые должны, быть пробуждены к жизни, — вторые жили. Существование последних не нуждается ни в каком подтверждении, как бы ни были странны их поступки, в то время как существование первых, требует общего на то согласия" [8] Balzac. Oeuvres, С. Levy, v. XXIII p. 578. .

Ясно, что чем удаленней от нас какой-нибудь исторический период и условия жизни действующих лиц, тем больше должна быть сосредоточена фабула на том, чтобы представить этот период, эти условия в ясной и пластической форме — без этого своеобразная психология и этика, возникающие из определенных условий, могут показаться только историческим курьезом и не будут конечно восприняты как волнующе-интересный и важный для нас этап в развитии всего человечества.

Задачей исторического романа является не пересказ крупных исторических событий, а воссоздание художественными средствами образа тех людей, которые в этих событиях участвовали. Задача романиста состоит в, том, чтобы мы живо представили себе, какие общественные и личные побуждения заставили людей думать, чувствовать и Действовать именно так, как это было в определенный период истории. И вот оказывается, что для художественного воплощения таких общественных и психологических причин, двигающих людьми, для создания их чувственного, пластического образа великие монументальные драмы мировой истории пригодны гораздо меньше, чем события, по внешности несравненно более мелкие, чем казалось бы, малосодержательные отношения между малоизвестными или даже вовсе неизвестными людьми.

Сначала это звучит, как парадокс; однако, в действительности это, так сказать, один из законов искусства. Бальзак (в своей статье о "Лариской обители" Стендаля) особенно хвалит писателя за то, что для изображения придворной жизни он выбрал мелкое итальянское княжество. В малом масштабе политической и личной борьбы при пармском дворе мы видим почти то же, что содержалось в великой борьбе вокруг Мазарияи и Ришелье, но, говорит Бальзак, Стендаль поступил правильно, избрав местом действия не Париж, а Парму и художественное изображение от этого только выигрывает: политическое содержание пармских интриг может быть легко охвачено и 6 деталях, и в целом, оно может непосредственно, без обстоятельных и длинных разъяснений, стать фабулой романа, и непосредственно выражаться в душевной жизни людей. В противоположность событиям при пармском дворе, политические интриги при дворе Ришелье или Мазарини, если действительно попытаться изобразить их общественную сущность, неизбежно втянут с собой в роман тяжелый и мертвый балласт необходимых объяснений.

Бальзак руководится этой мыслью при анализе любых мельчайших деталей эпического освоения истории — в частности, когда он критикует роман Эжена Сю, посвященный севеннскому восстанию при Людовике XIV. Сю описывает весь этот военный эпизод в современной диллетантски-экстенсивной манере, переходя от сражения к сражению. Против такой художественной манеры Бальзак резко возражает. Он пишет:

"Литература не может живописать военные события сверх определенного объема. Живо изобразить севеннские горы, долины между ними, лангедокскую равнину, повсюду расставить войска и заставить их маневрировать, разъяснять ход сражений — это такая задача, которую Вальтер Скотт и Купер считали превосходящей их силы. Они никогда не описывали в своих произведениях целую битву, они довольствовались тем, чтобы в мелких стычках показывать дух обеих сражающихся масс. И даже те мелкие стычки, которые они решались изобразить, требовали у них долгой подготовки" [9] Balzac ed. С. Levy Oeuv v. XXIII, p. 578/9. .

Бальзак дает здесь характеристику не только своеобразной интенсивности художественной манеры Купера и Скотта, но и характеристику позднейшего развития исторического романа в произведениях его классических представителей.

Было бы, например, ошибкой полагать, будто Толстой изображал наполеоновские походы экстенсивно. Он дает только отдельные эпизоды, особенно важные и показательные для человеческого развития главных лиц его романа. И гениальность его как исторического романиста состоит в умении так выбрать и изобразить эти эпизоды, чтобы при этом нашло себе выражение все настроение русского войска, а через образ войска"-и настроение всего русского народа. Но, например, когда? Толстой изображает Наполеона пытаясь войти при этом в разбор общей политико-стратегической проблемы, его повествование теряет конкретность и превращается "просто в своего рода историко-философское осуждение-и происходит это не только потому, что Толстой неверно понимает историческое значение Наполеона, но и в силу чисто литературных причин. Толстой был слишком велик как художник, чтобы предложить читателю литературный сурогат. Когда материал выходил за пределы того, что поддается художественному изображению, он совсем отказывался от средств искусства и пытался выразить свою тему в философско-публицистической форме. Поэтому творчество Толстого прекрасно подтверждает доказательство, что мысль Бальзака была верна.

Итак задача исторического романа — дать художественными средствами свидетельство о том, что определенные исторические (обстоятельства и люди действительно существовали и были именно (такими, как их рисует писатель. То, что поверхностно определяют как "правдивость колорита", у Вальтер Скотта есть на самом деле именно такое художественное свидетельство об исторической реальности. Заключается оно в изображении общественной- почвы, на которой вырастают исторические события, в их внутреннем сложном переплетении между собой и многообразной связи с действующими лицами романа. Разница между "всемирно-историческим индивидом" и "индивидом воспроизводящим" ярко выражается именно тогда, когда все события изображаются в живой связи с основой человеческого бытия. Одни люди переживают малейшие колебания этой основы только как непосредственный кризис, как потрясение их личной жизни; другие понимают важнейшие черты события, находя мотивы для своего действия, для влияния на массы И руководства их действиями. Чем обыкновеннее "воспроизводящий индивид", чем меньше у него призвания к тому, чтобы возглавлять историческое движение, тем отчетливей и ощутимей выражаются в его повседневной жизни, в его непосредственной душевной жизни и высказываниях, все потрясения, которые происходят в общественной основе его бытия. Правда, его мысли о событиях легко могут быть односторонними или даже совсем ложными, но искусство композиции исторического романа в том и состоит, чтобы показать, как много есть разнообразных ступеней душевной реакции на общественные потрясения, как сложно взаимодействие между людьми, стоящими на различных, но постепенно переходящих друг в друга ступе: нях, — в том, чтобы вскрыть связь между непосредственно жизненной реакцией масс и максимальной исторической сознательностью, встречающейся иногда у лиц, возглавляющих 'движение.