Мераб Мамардашвили - Опыт физической метафизики

Поэтому обращение к тому, что я называю законами, то есть к определенности, или доопределенности, которая вносится в мир артефактами, сетью, тканью опыта, в методологическом смысле означает необходимость расщепления наблюдателем того сращения между сознанием и объектом сознания, которое имеет место у исторического агента. Я бы назвал это сращение динамическим сращением сознания действия с объектом и мотивом действия так, как если бы мы, просыпаясь, считали акт сознания просыпания, то есть сознание того, что я проснулся, причиной просыпания. И в этом сращении состояния сознания с объектом, то есть с тем, что вызвало его, мы не видим тот мир, в котором существуют и действуют причины просыпания.

Кстати, этим образом еще в давние времена пользовался Аристотель, размышляя над проблемой объективного видения мира, поскольку здесь различие между динамическим чувством сознания и объективной причиной минимально: фактически, проснувшись, я сознаю себя проснувшимся; сознание просыпания сняло все механизмы, которые привели к тому, что я проснулся. Обратите внимание на термин «сознание», он как раз тот, который философами осмыслялся в терминах ego cogito , в терминах трансцендентального сознания, и не случайно. Есть циклы мысли, распластанные на тысячелетия: скажем, мы живем в XX веке, а в нашем мышлении работают внутренние correspondance , то есть символические соответствия, и каким-то странным образом состояние, или усилие, мысли в XX веке вдруг соответствует, корреспондирует, усилию двухтысячелетней давности. Так вот именно в связи с расцеплением сращения сознания и объекта Аристотель обсуждал проблему де- мокритовского атомизма: если мы даже этого расцепить не можем, то мы можем предположить, что минимальные, незаметные для нас тела, или образования, действуют, скрытые этой сращенностью нашего предметного (это уже на моем языке) отношения к миру (я хочу указать на корреспондирующее место проблемы, а проблема атомизма была одной из первых проблем объективного научного взгляда, физического взгляда на мир).

Я повторяю: в методологическом смысле работа наблюдателя, который разрывает «понимательную» связь с наблюдаемым субъектом (а в сознании они были объединены; есть коммуникация сознаний в той мере, в какой мы - социальные исторические существа и по определению находимся в одном поле со всей той цепью коммуникаций, в которой нам сообщаются мотивы, основания, представления и так далее), состоит в нахождении, как я говорил в другой связи, такого измерения, куда поместить то, чему нет места в уже занятом предметном мире; в предметном мире — сращенные объекты, сращенные в динамическом чувстве сознания, где сознание — как бы причина самого себя. Вот отсюда становится ясно, что сеть законов, или законы как сеть или ткань опыта расположены в некотором многомерном пространстве и времени, не совпадающим с тем, которое мы видим в эмпирически, по «горизонтальным» линиям связанных точках. Представьте себе воображаемую точку, в которой с точек плоскости собирается что-то в структуру, такую, которая, как я говорил, оказывается генеративной, или генерирующей структурой закона, такой, которая сама порождает то положение вещей, которое описывается в терминах того же закона, который породил это состояние вещей. Следовательно, сами явления рождений, порождений, мы помещаем в измерение законов, а в реальном, наглядно видимом мире мы их не видим: он весь целиком занят нашим объективирующим взглядом, где все отношения между точками, все точки заняты в некоторой двумерной плоскости нашего взгляда.

Я говорил, что самая большая проблема для аналитика сознательных явлений, для историка, социолога - это неизвестность, куда поместить изучаемые явления, если они выявлены таким образом, как мы об этом говорили. Здесь мы сталкиваемся с пониманием того, что определенности, вносимые артефактами и сетью, тканью опыта, представляют собой внутренние продукты экспериментальных взаимодействий. Эти взаимодействия являются экспериментальными в той мере, в какой мы имеем дело с таким отношением к миру, таким действием в нем, которое является не просто действием над внешним миром, а таким, внутри которого развивается само действующее существо. Я приведу две неожиданно похожие одна на другую формулировки: одна формулировка кантовская, а другая формулировка Нильса Бора (XVIII и XX век), и такое совпадение делает для нас Канта весьма современным мыслителем.

Кант в своей системе трансцендентальной философии применял термин «явление», и именно как термин, а не как слово. Чем отнимается термин от слова? Термин - это определяемое слово, то есть имеющее техническое значение внутри какой-то системы. А мы всегда, встречая его у Канта, накладываем на термин «явление» наш обыденный, нетерминологический смысл этого слова. Кант слово «явление» применял к определенной стороне того, что мы называем явлением: он имел в виду явленность вещи (не всегда встречается явленность вещи), то есть ее данность нам в полном выражении, на ее пространственной артикуляции. Явление есть как бы вывернутая по отношению к нам вещь, а не все является нам на таких условиях («является» в данном случае в обыденном смысле), не все является нам извне таким образом, - лишь некоторые вещи могут быть явлены таким образом, как описывает Кант. Тогда о таких вещах возможна наука. Так вот Кант говорил странную вещь, что явление («явление» в обыденном смысле; я буду предупреждать, когда я употребляю «явление» в обыденном смысле) доброй воли, явление права не являются явлениями, не суть явления; право и мораль вообще не являются (но не в том смысле, что их нет вне нас, что мы не можем их воспринимать), они просто не суть явления в техническом смысле моей философии, то есть к ним неприменимо различение вещи в себе и явления. Добрая воля, или акт доброй воли, наблюдаемые нами как то, что мы описываем, это не явления, говорил Кант (он понимал, что не все, что вне нас, по отношению к нам выступает как явление). И вот фраза, из-за которой я, собственно говоря, все затеял: в случае такого рода мы имеем дело не с предметами, которые мы наблюдали бы [вне нас], — мы сами являемся такими предметами, мы имеем дело с рождением, или возникновением, самих же предметов.

Бор к такой формулировке идет от довольно сложных утонченных проблем квантовой механики. Он говорит, что в ряде случаев (в тех случаях, где должен работать принцип дополнительности и так далее) мы имеем дело не с экспериментами над внешней природой и теми результатами, которые мы получаем, а с фактом нашей принадлежности к этой самой природе, над которой мы экспериментируем. В этой области мы находимся в социально- исторических исследованиях. Мы имеем дело с такими экспериментальными взаимодействиями, которые находятся в длящемся опыте, то есть подвешены в каком-то зазоре. Нет такой ситуации, когда была бы сразу реакция, то есть воздействие и реакция, а есть какой-то зазор, как я выражался, внутри которого располагается то, что я назвал испытующим многообразием, то есть те целостности, те испытующие многообразия, которые нашему наглядному предметному взгляду не видны. Так вот, находясь в этой ситуации, мы должны помнить, что те вещи, которые мы наблюдаем, есть одновременно такие, что мы с ними находимся во взаимодействии, которое называется экспериментальным, и мы сами как существа, принадлежащие этой же природе, развиваемся внутри этих экспериментальных взаимодействий, находимся в ситуации все время складывающихся и все время меняющихся конфигураций, где наше участие, нашим собственным развитием внутри экспериментального взаимодействия, продукты которого мы должны использовать для построения научного взгляда на вещи, приводит к изменению условий наблюдаемых явлений, так что, начав в пункте А, в пункте Б мы уже имеем дело не с тем явлением (поскольку, будучи включены в него, нарушили условие его существования), которое взялись определять, изучать в пункте А. В пункте Б мы его потеряем, мы уже имеем дело с другим явлением. Поэтому если можно здесь формулировать какие-либо законы, то они всегда относятся к некоторой все время складывающейся и все время меняющейся конфигурации, то есть такой конфигурации, которая все время складывается; она не предположена сложенной, или предсложенной, а все время складывается, и, складываясь, она все время меняется, и действие законов, формулируемых для такой ситуации, естественно обладает специфическими свойствами и придает особый облик самим законам.