Фридрих Ницше - Дионисовы дифирамбы

День моей жизни!
Уж близок вечер!
уж око твоё мерцает
полузатменно,
уж скатились первые слёзы
твоей росы,
уж стелется над бледными морями
любви твоей притихший пурпур,
кроткий свет последнего блаженства...

Ясность, приди, золотая!
Близкой смерти
сокровеннейшее, сладчайшее предвкушенье!
— Верно, я слишком спешил?
И лишь теперь, как устал,
взор твой настиг меня,
восторг твой настиг меня.

Волн и бликов игра.
Всякая тяжесть в былом
канула в синь забвенья,
праздно колышется чёлн.
Словно б и не было вёрст и бурь!
Желанья лежат на дне.
На душе, как на море, гладь.

Одиночество седьмое моё!
Впервые так близок мне
желанный причал,
и улыбка солнце тепла.
— Что там пылает ещё?
Не снега ли моих вершин?
Серебристой рыбой, легка,
отправляется в путь ладья... {10} 10 отправляется в путь — черновой вариант: «вплывает в Ничто».

Кто обогреет меня, кто ещё любит меня?
Где горячие руки?
Где сердце-жаровня?
Простёрта в ужасе,
как будто коченея (кто мне согреет ноги?)
в немыслимом ознобе,
содрагаясь от острых, ледяных, студёных стрел,
твоих стрел, Помысел!
Не произнести твоего имени! Потаённый! Жуткий!
Охотник заоблачный!
Тобою пронизанная,
ты язвительный глаз, пронзающий меня из тьмы!
Убиваюсь,
извиваюсь, корчусь, охваченная
всеми вечными муками,
сражённая
тобой, лютый ловчий,
ты неведомый — Бог ...

Рань меня глубже,
рань, как раньше!
Пронзи, порази моё сердце!
Разве укусы стрел тупозубых —
казнь для меня?
Зачем ты снова смотришь,
не уставая от моей человеческой муки,
сладострастно жестокими, божественными, молниеносными глазами?
Ты убивать не хочешь,
а только мучить, мучить?
За что — меня мучить,
ты сладострастно жестокий, неведомый Бог?

Ха-ха!
Ты подкрался
в такую полночь?
Чего ты хочешь?
Скажи!
Ты давишь, душишь!
Ах, слишком близко!
Ты слышишь моё дыханье,
ты подслушиваешь сердце,
ревнивец!
К кому ревнуешь?
Прочь! прочь!
Зачем здесь лестница?
Ты хочешь внутрь
пробраться, в сердце,
в мои затаённейшие
мысли пробраться?
Бесстыдный! Неведомый! Вор!
Что хочешь ты выкрасть?
Что хочешь ты вызнать?
Что хочешь ты вырвать,
мой враг?
Ты бог — истязатель!
Или ползти мне
к тебе по-собачьи?
Вне себя преданно и вдохновенно
вилять — любовью?
Напрасно!
Язви меня!
Лютейшее жало!
Нет, я не собака, я дичь,
ты, лютый ловчий!
Я твоя гордая добыча,
ты, заоблачный хищник...
Ответь наконец!
Ты, молниеносец! Неведомый! Отвечай!
Ты, путегонитель, что хочешь ты — от меня?

Что?
Выкупа?
Выкупа хочешь ты?
Требуй побольше — в этом гордость моя!
Слов поменьше — другая гордость моя!

Ха-ха!
Меня хочешь ты? меня?
Меня — всю?..

Ха-ха!
Истязаешь меня ты, дурак (а кто ты ещё?),
терзаешь гордость мою?
Дай мне любовь — кто ещё согреет меня?
Кто ещё любит меня?
Дай горячие руки,
дай сердце-жаровню,
дай мне в моём одиночестве,
когда меня заставляет лёд,
ах! лёд семикратный,
жаждать хотя бы врага,
дай, отдай,
враг лютейший,
мне — тебя !..

Прочь!
И он убежал,
мой товарищ единственный,
мой великий противник,
мой неведомый,
мой бог-истязатель!..
Нет!
Воротись!
Со всеми твоими пытками!
К тебе текут мои слёзы,
когда с тобою мы врозь,
и напоследок сердце
ради тебя зажглось.
Вернись, мой неведомый Бог,
вернись, моя боль ,
вернись, мой последний вздох!..

Образумься, Ариадна!..
Малы уши твои, мои уши твои:
умное слово вмести!
Если не ненавидишь себя, как любить?..
Я твой лабиринт...

И давно ты сидишь
на своём злосчастье?
Как бы тебе не высидеть
яйцо,
яйцо с василиском
из долгой твоей хандры!

Что там крадётся Заратустра по ущельям?

Изъязвлённый, недоверчивый, угрюмый,
соглядатай давний —
и вдруг — удар
молнии, яркий, страшный,
удар из бездны в небо —
сотрясается самой горы
чрево...

Где слились в одно
ненависть и молнии стрела,
где грянуло проклятье —
на горах теперь ютится Заратустры гнев,
грозовою тучей крадётся по кручам.

Зарывайтесь же в последнюю перину!
Марш в постель, неженки!
Своды полнятся раскатами громов,
стены ходят ходуном и скрепы —
Заратустра изрыгает проклятья ...

О, разменная мелочь мира,
слава , —
лишь в перчатках я коснусь монеты этой,
с отвращеньем раздавлю её ногою.

Кто там жаждет оплаты?
Лишь продажный...
На лотке разложен, он хватает
жирными руками
жестяную побрякушку славы.

— Хочешь купить их?
Они все продаются.
Только цену назначь побольше!
Побренчи тугой мошною!
Иначе ты придашь им весу ,
придашь весу их добродетели ...

Они все добродетельны.
Слава с добродетелью — не разлить водою.
Мир со дня своего основанья
платит за трезвон добродетели
трескотнёй славы.
Мир живёт этим гвалтом...

Перед всеми добродетельными
хочу быть виноватым,
виноватым самой тяжкой виною!
Перед всеми горланами славы
стань червём, моё честолюбье!
Меж такими у меня одно желанье —
стать самым ничтожным ...

О, разменная мелочь мира,
слава , —
лишь в перчатках я коснусь монеты этой,
с отвращеньем раздавлю её ногою.

Тише! —
Обо всём великом — я зрю величье! —
надо молчать
или — вещать:
вещай же,
моя восторженная мудрость!

Подымаю взор —
там раскинулись моря света:
— о ночь, о тишина, о гробовой гул!..

Я знак узрел:
из самых дальних далей
ко мне нисходит, медленно мерцая,
созвездье...

О высшее созвездье бытия!
О вечных символов скрижаль!
Ты — ко мне нисходишь?
Чего не зрел никто —
твоя немая красота —
как? взоров не бежит она моих?

О печать непреложности!
О вечных символов скрижаль!
Уж ты-то знаешь,
что́ они все ненавидят,
что́ один я люблю:
твою вечность ,
твою непреложность !
Вечно разжигает мою любовь
лишь она — непреложность.