Александр Шевцов (А.Р.Андреев, Саныч, Скоморох) - Основы Науки думать. Кн.1. Рассуждение

Логическое суждение оказывается для логиков подвидом утверждений. Но никто из них не удосужился дать определение столь важному понятию, что является признаком некоего академического хамства. Логический словарь Кондакова знает «утверждение по посылке», «утверждение по следствию» и «утвердительное суждение», но не подозревает, что все они включают в себя утверждение. А «утвердительное суждение» оказывается «суждением, в котором отображается связь предмета и его признака (например, "Все металлы имеют характерный металлический блеск")». И всё!

Стало быть, когда я что-то утверждаю, я отображаю связь предмета и его признака? А если я утверждаю символ веры или столп истины?

Я уже начинал исследовать понятие утверждения в предыдущей главе, но описал только одну его грань, выражающуюся в договоре о том, как говорить. Но это, очевидно, не исчерпывает всего понятия. Поэтому я хочу присмотреться к нему глубже.

Вернусь к определению суждения, сделанному Зигвартом, которое, будь определение верно, само оказывается не определением, а суждением. Я уже сказал, что мое языковое чутье совсем не узнает в нем суждения, но, скорее, узнает утверждение. Однако и это далеко не точно.

В действительности же это лишь пожелание, в котором ни один логик, доступными ему логическими средствами, не обнаружит никакого изъявления желания. А значит, вынужден будет признать это суждением, если будет строго следовать «логике» Зигварта. Но это лишь пожелание! Зигварт хочет, чтобы мы приняли и утвердили его предложение считать суждением любое предложение, в котором нечто высказывается о чем-то. И это пожелание не так уж однозначно было принято всеми логиками.

Возмутительность этого в том, что Зигварт не удосужился объяснить, о каком суждении он ведет речь. Он просто устал от сложностей живого языка и очень хочет свести его к каким-то простым и понятным «строгим формам». В сущности, он говорит: давайте мы будем считать суждением любое предложение, в котором нечто высказывается о чем-то. Единственное, что может оправдать его заявление, это понятие высказывания, если окажется, что высказывание есть способ явления суждений. И что явление желаний, чувств, возмущений не есть высказывание.

Однако Зигварт не счел нужным ни дать определение понятию высказывание, ни объяснить, о каком именно суждении он ведет речь. Поэтому это его заявление противоречит тому, что он сказал чуть раньше о том, что из всех видов предложений «предварительно устраняет все те, которые, выражают повеление и желание».

Но Зигварт не был бы большим логиком, если бы не чувствовал сложность этого понятия. Поэтому он сначала ставит границы своего исследования суждения, уточняя, что предложение, в котором нечто высказывается, «…первоначально является живым актом мышления …» (Там же). А затем незаметно меняет определение:

«То, что является перед нами как суждение, то есть в форме высказанного предложения, содержащего утверждение, прежде всего есть готовое целое, некоторый законченный результат мыслительной деятельности» (Там же).

Как видите, суждение оказывается предложением, содержащим утверждение. Но я уже показывал: утверждение не есть суждение. Утверждая, мы договариваемся, пусть даже принуждая, требуя, считать нечто чем-то. Если вглядеться, то, утверждая, мы договариваемся о мировоззрении, то есть о том, как нам видеть и описывать мир.

Высказывая утверждение, мы утверждаем.

Это не имеет отношения к миру, он доступен лишь божественному творению, зато это относится к тому, что доступно творению человека — к образу мира. Значит, мы утверждаем части образа мира, делая их путем договора приемлемыми для всех людей нашей культуры.

Высказывая суждение, мы судим.

Большей частью об истинности нашего знания мира. То есть высказываем убеждение, что он действительно таков, как мы его видим. В суждении есть суд, а значит, и некий выбор, который мы принимаем в отношении обсуждаемого предмета. Утверждения относятся к способам говорить о мире, суждения — к поведению в мире или к действиям в мире. Именно поэтому суждения имеют отношение к истинности, а утверждения к согласию. Суждение может быть ложным, а утверждение только неприемлемым.

Утеря этих естественных значений слов русского языка, есть проявление детско-научного хамства и катастрофическое обеднение языковых возможностей, как и возможностей понимания…

Что же делает возможным такую странную ошибку? И то, и другое может быть превращено в знание, чем уравнивает суждение и утверждение. Зигварт это и показывает, тем самым определяя действительный предмет своей логики, говоря о суждении как о законченном результате мыслительной деятельности:

«Результат этот как таковой может повторяться в памяти, он может входить в новые комбинации, путем сообщения его можно передавать другим, его можно на все времена закрепить в письменной форме. Но это объективное бытие и это самостоятельное существование, благодаря которому мы обыкновенно говорим, что суждение высказывает, связывает, разделяет, есть простая видимость…

Но так как мы собственно хотим говорить, суждение как таковое имеет свое действительное существование только в живом процессе суждения, в том акте мыслящего индивидуума, который совершается внутренне и в определенный момент» (Там же).

Действительно, как только мы приняли, что суждение истинно, мы запоминаем его, и оно превращается в «знание о мире». Теперь, когда мы его повторяем, в нем пропадает суд, мы перестаем оценивать его как истинное или ложное, мы его просто помним. Как помним то, что Волга впадает в Каспийское море. В чем тут сомневаться?! И что тут утверждать? Это знание.

Однако и знание и суждение могут быть ложными. А утверждение?

Язык вполне принимает выражения, вроде: это ложное утверждение. А это утверждение — истинно! Но оправданны ли такие словоупотребления? И являются ли они естественными для русского языка? Ведь они вполне могли возникнуть как искажения обычного языка, став со временем языковой нормой. Мы, например, до сих пор не можем сказать: это заявление ложно, хотя можем: это заявление — ложь! Иначе говоря, язык точно отражает суть: содержание заявления может быть ложью, но само заявление не ложно и не истинно, оно просто есть. Оно — способ явить нечто.

Язык постоянно течет и развивается, порой анекдотично. Сейчас стало привычным выражение: по товарищу Иванову могу сказать следующее… По-русски надо бы сказать: о товарище Иванове, — но «по» стало, как говорят языковеды, нормативным. Как это случилось? Наследие репрессий и Гулага. Во времена, когда люди пропадали и были только дела и номера, о людях говорили как о деле номер такой-то. Дело было лишь папкой с бумагами. Но это совпадало с обычным выражением: по делу могу сказать следующее. Вот и по делу Иванова и по Иванову стало одним и тем же.