Жиль Делёз - Фуко

О проблеме длительных и коротких периодов в истории, в связи с сериями, cM.Braudel. Ecrits sur 1'histoire. Flammarion. В A3, 15–16, Фуко продемонстрировал, что эпистемологические периоды всегда коротки.

НН, 75–84, и Dreyfus et Rabino'w, p. 339–344 (о весьма переменчивой функции этой литературы о себе или такого рода мемуаров, сообразно характеру анализируемого процесса субъективации.

Это одна из основных тем Хайдеггера в его толковании Канта. О последних заявлениях Фуко со ссылками на Хайдеггера см. "Les Nouvelles", 28 июня 1984 г.

рр^Ъб-140.

Представляется, что именно темы Внешнего и экстериорности вначале "навязывали" пространству приоритет над временем, о чем свидетельствуют еще СВ, 351/361.

О Складке, переплетении или хиазме, об "обращении к себе зримого", ср. Мерло-Понти, Зримое и незримое (Merleau-Ponty M. Le visible et 1'invisible. Gallimard). А "рабочие заметки" настаивают на необходимости трансцендировать интенциональность по направлению к вертикальному измерению, формирующему особую топологию (263–264). Эта. топология подразумевает у Мерло-Понти открытие "плоти" как места "выворачивания" (то же самое у Хайдеггера, согласно Дидье Франку, см.: Didier Franck. Heidegger et le probleme de 1'espace. Ed. de Minuit). Вот поэтому можно предположить, что анализ "Признаний плоти" в том виде, как Фуко проводит его в неизданной рукописи, в свою очередь, затрагивает проблему "складки" (воплощения) при подчеркивании христианского происхождения понятия плоти с точки зрения истории сексуальности.

Текст РР, 136, с особой настойчивостью подчеркивает этот аспект, когда взгляд проходит через увеличенное стекло авторучки: "Внутренний праздник для бытия… видимость за пределами взгляда, и если мы доберемся до нее через линзу или виньетку, то для того, чтобы… поставить взгляд в скобки… бытие навязывает себя с изобильной безмятежностью…".

Согласно Хайдеггеру, Lichtung есть Открытость не только для света и зримого, но также и для голоса и звука. То же самое и у Мерло-Понти, 201–202. Фуко отвергает эти сцепления в целом.

К примеру, не существует, такого "объекта", как безумие, на которое было бы нацелено "сознание". Однако безумие рассматривается разнообразными способами, и к этому разнообразию добавляется разнообразие высказываний, в зависимости от эпох и даже порогов одной и той же эпохи. Видят не одних и тех же безумцев, а высказываются не об одних и тех же болезнях. Ср. A3, 45–46/34-35.

Наиболее яркую картину этой битвы Фуко обнаруживает у Бриссе: "Он пытается вернуть слова породившим их шумам и возвратить на сцену жесты, натиск и буйство, которые образуют собой нечто вроде ничего уже не говорящего герба". (ЛГ, XV).

"Все мое становление как философа было обусловлено чтением Хайдеггера. Но я признаю, что Ницше одержал над ним победу…" (Les Nouvelles, p. 40).

У Ренана интересно то, что "Молитва на Акрополе" представляет "греческое чудо" непременно в связи с воспоминанием, а воспоминание — в связи с не менее основополагающим забвением в структуре времени как скуки (идти окольным' путем). Сам Зевс определяется через складку: он породил Мудрость, "после того, как замкнулся в самом себе (буквально: свернулся в самом себе — прим. перев.) и глубоко вздохнул".

Ср. Dreyfus et Rabinow, p. 332.

Эти три «проблемы» Фуко явно перекликаются с тремя кантовскими вопросами, см. ИУ, 12–19 и Dreyfus et Rabinow, p. 307 — где Фуко выражает восхищение Кантом за то, что тот поставил вопрос не только об универсальном субъекте, но еще и о том, "кто мы такие в данный конкретный исторический момент?".

Если почитать некоторые статьи, то можно подумать что события 1968 года происходили в головах парижских интеллигентов. Следует напомнить, что они стали продуктом долгой череды событий во всем мире и целого ряда течений международной мысли, которые уже привязывали возникновение новых форм борьбы к появлению новой субъективности, пусть хотя бы в виде критики централизма и "качественных" (то есть касающихся "качества жизни") протестов. Среди мировых событий можно вкратце упомянуть югославский эксперимент по самоуправлению, "Пражскую весну" и ее подавление, войну во Вьетнаме, алжирскую войну и проблему подпольных организаций, равно как и симптом появления "нового класса" (нового рабочего класса), нового сельскохозяйственного или студенческого синдикализма, центров так называемой институциональной психиатрии и педагогики… В сфере теоретической мысли следует, наверное, вернуться к Лукачу, чья "История и классовое сознание" уже ставила вопрос о новой субъективности; затем вспомнить Франкфуртскую школу, итальянский марксизм и первые ростки автономии (Тронти), околосартровские размышления о новом рабочем классе (Горц) и такие группы, как "Социализм или варварство", "Ситуационизм", "Коммунистический путь" (в частности Феликс Гваттари и "микрополитика желания"). Течения мысли и события непрестанно накладывались друг на друга. После 1968 года Фуко лично начинает заниматься вопросом о новых формах борьбы (вместе с "Группой информации о тюрьмах" и борьбой заключенных за свои права) и в период написания НН разрабатывает "микрофизику власти".Он вынужден был радикально переосмыслить роль интеллигента и заново сжиться с ней. Затем он в свою очередь дойдет и до вопроса о новой субъективности, информацию о которой он будет обрабатывать, начиная с ВЗ и вплоть до ИУ, на этот раз, в связи с американскими студенческими движениями протеста. О ср. анализ Фуко в: Dreyfus et Rabinow, 301–303. Интерес же Фуко к новым формам коллективов и сообществ, несомненно, был очень глубоким.

Ср. nv, 15. Наиболее глубокое исследование о Фуко, об истории и ее условиях принадлежит Полю Вейну: "Фуко революционизирует историю" в кн.: "Как пишут историю" (Veyne Р. Foucault revolutionne 1'histoire // Commet on ecrit 1'histoire, Ed. du Seuil, в частности, проблема "инвариантов").

Троица Ницше — Малларме — Арго упоминается в частности в конце СВ.

Ср. ПД, 37, где Фуко упоминает некую "изначальную экстериорность" и приводит пример Менделя, который формировал биологические объекты, понятия и методы, не усваиваемые биологией его эпохи. Это никоим образом не противоречит положению о том, что не существует изначального опыта. Его нет, поскольку всякий опыт уже предполагает отношения знания и взаимоотношения властей. Между тем как раз изначальные единичности и оказываются отринутыми за пределы знания и власти, на "поля", так что наука не может их узнать: 35–37.

Сам Гуссерль писал, что в мысли присутствует некое "да будет", подобное броску игральных костей или положению точки (Husseri E. Idees… Gallimard, p. 414.