Михаил Петров - Судьба философа в интерьере эпохи.

Чтобы отделить социальное от биологического на едином основании трансляции, нам следует разобрать тот катастрофический с биологической точкой зрения случай, когда, с одной стороны, в экологической нише вида появляются требующие решения типизированные ситуации, программы решения которых непосильны для индивида и требуют групповых координированных действий (охота на крупных животных, например), а с другой - в силу ли слабой оперативности или инерционности средств биологического кодирования такое групповое знание не может быть передано по биокоду в нормах "естественной трансляции" (пчелы, муравьи, термиты).

Здесь в сферу нашего понимания входят на правах различительных признаков знак и адресное общение как специфически социальные средства кодирования и фрагментации социально необходимого знания для перевода его в наследственную, способную передаваться от поколения к поколению форму. Ни знак сам по себе, ни общение само по себе не составляют монополии человека, они довольно широко используются в животном мире. Одна из особенностей человеческого употребления знака - ее вряд ли можно считать решающей - состоит в широком использовании графики и пластики, что совершенно несвойственно животному миру. Вторая, и, на наш взгляд, основная, особенность - системное использование знака в форме адресного общения, опирающегося на индивидуализирующие различители - имена.

Имя - основное средство социального кодирования и фрагментации массива знания по контурам сил и возможностей человека. Оно выступает устойчивым адресом распределения социальных ролей, местом их "крепления". С его помощью создаются ролевые наборы социальных институтов, где имена фиксируют отношения участников друг к другу в совместной деятельности (преподаватель-студент, продавец-покупатель, водитель-пассажир...). Такой способ кодирования групповых отношений в знак, где фиксированные по программам и способам поведения человеческие позиции означены именем, является универсальным, так что любое общество на любом этапе его развития обладает достаточно жестким "знаковым скелетом" социальности, который рассчитан на многократное использование многими поколениями. С точки зрения смертного человека, знаковые скелеты социальности неизбежно представляются как вечные сущности, которые остаются неизменными или претерпевают незначительные изменения за срок жизни индивида. В самом деле, человек еще не родился, а уже включен в ролевые наборы социальности, которые будут сопровождать его всю жизнь и даже некоторое время после смерти. Человек никогда не бывает свободным от социальности, как и социальность от человека, причем социальность всегда дана человеку в устойчивой знаковой структуре, даже если она спрятана в подкорку привычных и установившихся, не требующих рефлексии навыков. Ее всегда можно вывести на знаковый уровень.

Функциональное подобие социального и биологического способов кодирования не снимает проблемы их глубоких структурных различий. Результат достигается практически один и тот же: новые поколения воспроизводятся по образу и подобию предыдущих, но средства к достижению этого результата и сам механизм различны. Особенно это касается изменения, развития. Биологическое освоение нового и соответствующее перекодирование видовых навыков опираются на мутационный разброс и на естественный отбор, на процессы вероятностного типа, предполагающие значительные потери, и на время, поскольку единицей измерения выступает частота смены поколений, и на "пробы и ошибки", поскольку процессы идут слепо. Социальное знаковое кодирование строится как прямое программирование в социальные роли, то есть не знает разброса, потерь на "пробы и ошибки", предельно оперативно в изменении наличных и создании новых ролей.

Можно ли считать, что долгоживущие знаковые скелеты социальности, очевидные носители той суммы обстоятельств, которую каждое поколение получает как данность наличной формы существования, как раз и есть предмет философии, а история попыток их изучения, отображения в философских учениях этих знаковых скелетов социального бытия в их устойчивости и преемственном изменении есть предмет истории философии?

Вот здесь, нам кажется, и локализован эпицентр методологических споров и недоразумений, которые характерны для дискуссий по методологии историко-философских исследований. Никто, собственно, не отрицает, что предмет философии - сложившаяся в форму деятельности структура социального бытия в ее целостности (мировоззрение) и преемственном изменении через освоение нового знания (познание), а предмет истории философии - исторически конкретный процесс выявлений этой структуры и ее изменений в философских учениях; другие представления о предмете философии и предмете истории философии вряд ли возможно согласовать с марксистской концепцией материалистического понимания истории в терминах наследования и преобразования суммы обстоятельств силами живущего поколения.

Разногласия и недоразумения начинаются с оценки наличных знаковых скелетов социальности на структурную однородность. Опираясь на традицию целостного всемирно-исторического подхода, часть историков культуры принимает единое для всех знаковых скелетов социальности основание развитости, на котором в единый ряд выстраивается все конкретное разнообразие способов социального кодирования, выстраивается в последовательность от "слабо развитых" (первобытных) до "развитых" структур, причем более "развитые" социальные структуры рассматриваются как естественная и необходимая цель исторического движения менее "развитых", так что первобытнообщинный строй, к примеру, естественно стремится в рабовладельческий, рабовладельческий - в феодальный и т.п. Возникает типичная статическая или динамическая парадигма исторического исследования, в которой кроме двух определителей (сумма унаследованных обстоятельств, стремления и нужды живущего поколения) исторического творчества по концепции материалистического понимания истории появляется еще и таинственный третий - "самостный" определитель целей, ориентирующий и направляющий историческое творчество живущего поколения к реализации более высокой по степени развитости социальной структуры.

В рамках такого понимания истории предмет философии и предмет истории философии есть нечто со-вечное социальной структуре вообще: в любом обществе можно обнаружить хотя бы следы рефлексии по поводу структуры социального бытия и изменений этой структуры, а "следовательно", и следы философии (9) или "предфилософии" (10), так что проблема "начала" философии выступает здесь скорее как проблема зрелости, некоторого критического уровня развития социальной рефлексии, нежели как проблема качественного скачка такой рефлексии, вызванного радикальными изменениями в способе социального кодирования и, соответственно, в парадигме исторического творчества.