Сергей Трубецкой - Учение о Логосе в его истории

Так, например, только благодаря такому неизбежному отношению мысли, которым обусловливается ее логичность, мы можем понять противоречие, заключающееся в отвлеченном понятии бытил: такое «бытие» есть «небытие», потому что оно не есть бытие чего либо ci/iifc.'o. Мысль об этом конкретном сущем ни на минуту не покидает философа. Чтобы вводить ее в свою отвлеченную диалектику, Гегель естественно должен был прибегать к софистической подтасовке, как это блистательно раскрыл Трепделенбург в своих «Логических исследованиях»". Один из таких обычных нелогичных приемов Гсгелевой диалектики состоит в смешении логического отрицания с реальным противоположением. Ср. Trendelenburg, Logische Untersuchungen, I, стр. 42 и ел.

==634

действительность определяется логически. В этом смысле, поскольку все сущее определяется логически, такие определения или категории сущего имеют не только логический, но и метафизический характер.

Дедукция таких категорий и выражающихся в них общих, отвлеченных концепций сущего составляла искони задачу метафизики. Но в отличие от прежней догматической метафизики критическая, научная метафизика, получившая первое обоснование в немецком идеализме, не должна исходить из каких либо произвольных определений сущего, из каких либо отвлеченных идей или представлений о нем, как бы ни казались они глубоки и плодотворны. Исходя из самого общего, чисто формального определения сущего как мыслимого вообще, критическая метафизика должна рассмотреть все мыслимые определения сущего в их взаимном отношении по их главным основным категориям. Она исследует критически те противоречия, которые присущи всем отдельным отвлеченным концепциям сущего, взятым отвлеченно от прочих; и она должна показать ту логическую связь, которая их соединяет в их взаимной зависимости. Рассматриваемая таким образом, метафизика превращается в критическую науку идей о сущем, или систематическую идеологию сущего: так поняли ее задачи еще Платон и Аристотель.

Легко предвидеть возражения против такой науки, указания на ее бесплодие, схоластическую пустоту и призрачность. Те немногие мыслители, которые в наши дни еще видят в метафизике серьезную задачу человеческой мысли, знают, сколько пренебрежения вызывает одно упоминание о ней, сколько невежественного недомыслия, сколько закоснелых предрассудков и недоразумений скрывается в возражениях множества из ее теперешних противников. Наиболее горячими, фанатическими из таких противников являются прежде всего скрытые метафизики, — метафизики бессознательные и потому наиболее наивные, односторонние и догматичные. Они исходят из одного или двух общих, отвлеченных представлений о сущем, напр. из представлений «материи» и «силы», из концепций «причинности», «относительности» и т. д., не

==635

подозревая о равноправности других представлений, о логической мыслнмостн и относительной законности других идеи и концепций. Они указывают, правда, на противоречия, присущие этим другим, взятым отвлеченно, идеям, как будто их собственные односторонние положения свободны от противоречий, как будто есть отвлеченные понятия, свободные от них. Нередко такие мыслители наивно выдают себя за чистых эмпириков, натуралистов пли «реалистов» и, повторяя дешевые остроты против метафизики, как истые дилетанты в философии, проповедуют грубые метафизические воззрения, давным–давно высказанные и оставленные. Не пройдя школы исторического скептицизма, не изучив истории умозрения, хотя бы для того, чтобы избежать пережитых ошибок, они вечно твердят избитые фразы о бесплодии метафизики, не дав себе труда разобрать должным образом, в какой области, когда и почему она действительно бывает бесплодной. Она действительно бывает бесплодна в своей отвлеченности там, где она противополагается истории и естествознанию, построяя их из своих абстракции. Но не бесплодны ли самое естествознание и история во всем, что касается высших вопросов человеческой жизни и духа, — там, где эмпирический прагматизм противополагается философии с ее общими идеями? Историк человеческой мысли не подумает отрицать значения тех сокровищ, которые наука дала философской мысли, но он знает также и то, что философия дала науке, чем великие ученые обязаны сознательно или бессознательно философии и метафизике — ее наиболее простым, элементарным понятиям, составляющим основные гипотезы науки.

Человеческий ум — прирожденный метафизик: это показывает его история, это показывает анализ его познавательных функций, поскольку в уме человеческом самое сущее определяется неизбежно как объективно мыслимое, т. с. как идея. Должен ли здравый эмпирик закрывать глаза на эту коренную особенность человеческого разума? Будет ли он более способен отрешиться от субъективной метафизики, если он закроет глаза на объективную метафизику, присущую основным понятиям, при помощи которых он мыслит действительность, — понятиям причинности, количества, реальности, необходимости, понятиям силы, материи, закона, цели?

Критическая метафизика не только не противоречит здравой эмпирии, не только не может нарушать границ ее, но имеет для нее положительное методологическое значе-

==636

ние, точно определяя эти границы. Она имеет такое же значение и для всей философии, поскольку она долженствует оградить мысль от всякого ложного отвлеченного догматизма, заставляя ее считаться с совокупностью мыслимых общих концепций сущего, вместо того чтобы отправляться от каких–либо случайных идей.

В наш век в изучении философии произошел великий переворот благодаря появлению двух новых философских дисциплин — истории философии и критической метафизики.

В настоящее время вся история философии, все прошлое человеческой мысли в порядке ее развития открывается философу; он должен сам как бы вновь пройти весь тот великий умственный путь, который прожила общечеловеческая мысль. И уже одна эта школа, которой не знали философы предыдущих веков, должна бы служить к ограждению новой философской мысли от случайных повторений, от господства ограниченных отвлеченных идей, от ложного субъективизма в философии. Ибо история философии не только повествует нам о происхождении древних учений, но объясняет нам их внутренний живой смысл, их основные идеи. Она не только убеждает нас в отвлеченной мыслимости этих идей, — она показывает нам, как они в действительности мыслились, представлялись уму человечества. Но как только мы сознательно отнесемся к истории философии, как только мы попытаемся понять ее как один цельный процесс развития человеческой мысли в познании истины, — мы неизбежно придем к критической метафизике, в той или другой форме. Если история мысли представляет нам ряд концепций сущего, ряд идей в их конкретном выражении или воплощении — в последовательности философских систем и учений, — то задача критической метафизики состоит в систематическом анализе основных концепций сущего, как чисто мыслимых возможностей (или идей). Такая наука рассматривает эти идеи или концепции по наиболее общим их классам или категориям. История исследует конкретные формы или способы понимания сущего в хронологическом порядке; критическая метафизика рассматривает более или менее отвлеченные способы понимания сущего, его определения или «категории» в систематическом порядке.