Карл Шмитт - Государство и политическая форма

2. Промежуточное положение либеральной буржуазии основано на двух различных предпосылках – на образовании и собственности. Обе вместе делают возможной и поддерживают парламентскую систему. Если исторически они уже не совпадают и расходятся друг с другом, исчезает искусная конструкция хрупкого равновесия и смешения политических форм. Любое из двух качеств приводит с конституционно-теоретической точки зрения к различным последствиям; оба находят выражение в буржуазной конституции правового государства.

А. Образование – это личное качество и потому может применяться в системе репрезентации. Буржуазный парламент XIX века по своей идее есть собрание образованных людей, репрезентирующих образование и разум, причем образование и разум всей нации. Понятие нации также есть понятие образования. Только образованный народ в смысле таких качеств, как человеческая воля и человеческое самосознание, является нацией. Парламент есть всеобщая национальная репрезентация – точное выражение, которое имел в виду в своем прощальном письме от 24 февраля 1809 года барон фон Штейн. Сторонники буржуазного правового государства и прав парламента до второй половины XIX века еще ясно понимали значение этого свойства. «Важнейшей необходимостью для всех репрезентантов является образование духа, поскольку лишь образованный муж способен тщательно различать между своими личными интересами и интересом целого и подчинить одно второму».

Б. Имущество не есть качество, которое можно репрезентировать. Напротив, представляют интересы имущих. Избирательный ценз обеспечивает то, что это представительство интересов окажется действительным. Но тем самым парламент, наряду с качеством национальной репрезентации, приобретает характер комитета интересантов. Естественно, в этом качестве он не является независимым, а привязан к воле интересантов. Парламент как носитель права одобрения налогов и бюджета действует как представительство интересов, а не как национальная репрезентация.

Имущая буржуазия ссылается на справедливость принципа «кто платит налоги, тот и должен их одобрять и контролировать расходование». Отсюда, пока господствуют буржуазные воззрения о частной и индивидуальной собственности, должно вытекать цензовое избирательное право, при котором размер ценза может быть в конкретном случае различным. Однако при нем чем-то справедливым и само собой разумеющимся кажется то, что в парламенте могут быть представлены только те, кто платит налоги и пошлины, а не наоборот: кто не представлен в парламенте, тот и не должен платить никаких налогов и пошлин. Принцип, на который ссылались английские колонии в Америке при объявлении своей независимости и который в качестве аксиомы рассматривал такой либерал, как Берк , гласит: «Никаких пошлин без представительства» (причем в не различающем английском выражении представительство обозначается как репрезентация: no taxation without representation). Именно если некая корпорация уже не репрезентирует, а представляет интересы, тогда непредставленные интересы должны проявиться определенным образом – легально или нелегально; они должны или учитываться, или подавляться. Тем самым следствие демократического принципа стало непреодолимым и в течение XIX века как минимум применительно к нижней палате было расширено всеобщее избирательное право и устранен избирательный ценз. Отныне парламент перестает быть репрезентацией определенного образования. Частично он становится комитетом интересантов, частично – средством выражения общественного мнения и тем самым попадает в функциональную зависимость от своих избирателей. Он становится тем, что говорят об английском парламенте последних десятилетий: простой регистрирующей машиной между электоратом и правительством кабинета.

В. В той мере, в какой буржуазия вела политическую борьбу только лишь под углом зрения своего экономического интереса, а вера в репрезентативный характер исчезала, она могла также довольствоваться утверждением политического влияния, в котором нуждалась, при помощи своей экономической власти, а в остальном – договариваться с самыми различными правительствами: с бонапартизмом, конституционной монархией германского стиля и демократической республикой, лишь бы не было угрозы частной собственности и влиянию экономических интересов на состав народного представительства. Этим объясняется то странное явление, что с 1848 года систематическое идейное обоснование парламентской системы уже не приводится и что сегодня оно выглядит как нечто устаревшее и обывательское – Рихард Тома говорит даже «заплесневелое». После 1848 года аргументация во Франции становится частично шаблонно-конвенциональной, частично – скептически-разочарованной. В Германии мысль значительных либеральных теоретиков направлена на то, чтобы парламентаризм включил общество в государство (впрочем, по Гнейсту – лишь на основании правильного самоуправления: Englische Verfassungsgeschichte, S. 673) и осуществил переработку общественных противоречий в целостном сознании. Это уже выражение мысли, которая привела Р. Сменда к рассмотрению парламентаризма в специальном смысле в качестве государственной формы интеграции. Тем не менее, когда Гнейст требует привлечения общества (например, см.: Der Rechtsstaat, S. 153), он все еще говорит об образованных и имущих классах, а применительно к деятельности на общественных началах, которая для него есть основание и предпосылка подобного привлечения, собственно рассматриваются лишь буржуазное образование и буржуазное обладание имуществом. Таким образом, если парламент действительно в специфическом смысле интегрирует политическое единство всего народа, то он делает это при соблюдении предпосылок и на основании подобных буржуазных понятий имущества и образования. Сомнительно, чтобы подобная интегрирующая система вообще подходила для государства с массами промышленных рабочих.